Репетиция в пятницу - стр. 34
– Так! – сказал Сталин и достал трубку. – Митинг до сих пор не собрали, мое выступление задерживается… В чем дело, Аркаша? Иль область тебе не по зубам?
В приемной полковник Белоручкин накручивал телефонный диск.
– Когда передача? – спросил полковник. – Почему? Расстреляю сволочей!
Шумно дыша, полковник появился в дверях.
– Товарищ Сталин, разрешите доложить! На телевидение пробрались вредители: говорят, что невозможно прервать трансляцию матча.
– Ну, Аркаша, что скажешь? – глухо и зловеще спросил Сталин, буравя второго секретаря пронизывающим взглядом.
Даже при бледно-голубом освещении было заметно, как посерело лицо Второго. Теперь у него попеременно дергались обе щеки.
– Иосиф Виссарионович… – бесцветно и убито забормотал второй секретарь. – На телевидении правильно говорят – нельзя прекратить трансляцию: народ возненавидит любого, кто помешает досмотреть матч до конца. Возненавидит и не простит. Даже если б это был… сам Владимир Ильич.
Сталин закурил трубку, помолчал, потом сухо осведомился:
– Когда хоккей кончится?
– В двадцать один сорок пять! – отрапортовал полковник.
– Передачу назначить на десять, – устало произнес Сталин, – а эту муть выключить.
Белоручкин позвонил на студию, распорядился. Но тут же телефон разразился частыми, нетерпеливыми звонками.
– Чего еще? – заорал полковник в трубку. Однако голос его сразу спал. – Да, слушаю, – говорил полковник, – у аппарата Белоручкин. Так точно, передам.
Сталин, совсем было собравшийся уходить из кабинета, вопросительно глянул на полковника.
– Товарищ Сталин, – доложил Белоручкин, – звонили из ЦК! Они получили приветственное письмо от нашей области. Сейчас заседает Политбюро. Разрабатывается торжественный церемониал встречи товарища Сталина.
По лицу Сталина скользнула тень, потом он криво усмехнулся:
– Разрабатывается… Пошли на концерт.
В дверь номера постучали. Суриков вздрогнул, метнулся от окна, включил свет, поправил ремень и обреченным тоном произнес:
– Входите.
Дверь открывалась очень медленно, и эти три секунды были самыми страшными в жизни капитана Сурикова.
– Привет! – бодро сказал Красавин. – Небось в штаны наложил?
– Черт! – лязгнул зубами капитан Суриков. – Откуда ты, прелестное дитя?
– Водочка есть? – спросил Красавин. – Сейчас бы стопаря хватил. Кстати, свежая новость: в Москве заседает Политбюро. Разрабатывается торжественный церемониал для встречи товарища Сталина. Так нам передали.
– Ну? – У Сурикова подкосились ноги, и он опустился в кресло.
– Ну и народ потихоньку разбегается, – засмеялся Красавин. – Наружная охрана исчезла. Анатолий Николаич, в буфете продают водку?
– Да говори толком! Успеешь за водкой!..
– Толенька, не нервничай. Народ у нас сообразительный. Смекнул. Понимаешь, у нас еще не было случая, чтоб Они возвращались. Если там, – Красавин поднял палец к потолку, – человек теряет свой пост, то это навсегда. Там, наверху, никто ему своего места не уступит. Раз Политбюро собралось раньше, чем Сталин успел выступить перед трудящимися, то будь спок: Москва что-нибудь придумает.
– Идем в буфет! – сказал Суриков.
Ах, Красавин, Красавин, не поторопился ли он?
Публики в театре действительно поубавилось, зато оставшиеся всячески демонстрировали свою верность Вождю и Учителю. И когда со сцены молодой тенор вместо очередной арии из оперетты запел: