Рэм - стр. 2
Это потом уже, когда Рэм к ней переехал и начал подсовывать деньги под салфетку на тумбочке, она смогла себе позволить и батон белого, и масло, и сахар. И кота своего кормить тушенкой хоть каждый день.
Благодарности за это Рэм не ждал, да бабка как-то и не задумывалась, чего это пенсия так выросла. Иногда только хмыкала удивленно, вытаскивая на свет божий красненький Хабаровск.
– Это ж сколько на советские деньги?
– Да кто их знает, ба, забей, – отмахивался Рэм и убегал из дома.
Он твердо знал, что его теперь только ноги и прокормят. Его, бабку и мерзкого кота Маркиза.
Раздавшаяся на благих харчах тушка распотрошенной лежала на подоконнике. Кровь была повсюду. Засохшими комьями висела на шерсти, густела тошнотворно там, куда успела натечь. А вот клочок белого меха на самой макушке остался чистый.
Рэм потянулся и осторожно дотронулся до светлого лоскута. Кот уже остыл. Лежал теперь на солнцепеке изуродованной игрушкой, готовился к разложению на множители – мясо там, требуха, шерсть, кости. Вот это все, из чего состоит вещная часть жизни. В глазах предательски защипало. Рэм шмыгнул носом и только потом понял, как отвратительно воняет кругом полынью. Горечь окутывала тушку на подоконнике, проникала внутрь квартиры, заливала кухню, пропитывала занавески, клеенку на столе, затертые прихватки и лоскутные подушечки на табуретках. И его самого, Рэма, полынь тоже пропитывала, хотя, казалось бы, куда больше?
– Что ж за нелюди? Что ж за изверги-и-и? – голосила за его спиной бабка.
Рэм огляделся, вытащил из ящика в столе мешок, морщась, запихнул туда Маркиза, завязал, перекинул через подоконник и разжал пальцы.
– Закопаю схожу, – буркнул он.
Бабка всхлипнула, закивала часто, подбородки задрожали в такт. Рэм искоса глянул на нее. По толстым щекам бабки расползались красные пятна, глаза опухли, нос стал похож на увесистую свеклу. Горе еще сильнее сгорбило спину, руки, привыкшие к тяжелому труду, безвольно повисли вдоль грузного тела. На переднике виднелись следы крови – испачкалась, пока гладила ненаглядного своего Маркиза, истерзанного неизвестными извергами.
– Подоконник обмой, – бросил ей Рэм, протискиваясь к двери.
Только в подъезде он смог перевести дух. Похмелье делало мир резким и невыносимо реальным. Завалиться бы сейчас к Серому, пошарить рукой под шкафом, выудить бутылку, скрутить ей голову и сделать парочку глотков. Вначале затошнит с новой силой, а потом по телу разольется тепло и станет хорошо-хорошо, спокойно-спокойно.
Но под окнами бабкиной кухни лежал мусорный мешок с Маркизом. А Серый – отморозок, конечно, но не самоубийца, чтобы пускать к себе Рэма после вчерашнего. Думать о том, что случилось, было почти так же невозможно, как и не думать об этом. Рэм спустился в подвал, нашел ржавую лопату, выбрался наружу и поспешил обогнуть дом, неловко оглядываясь. Выйдя на улицу, он как-то сразу понял, что ознобом его бьет не только похмелье, но и страх.
– Черт… – ругался он сквозь зубы, но легче не становилось. – Черт! Черт!
«Не черти». – Голос мамы в голове прозвучал укоризненно и мягко, и Рэму тут же полегчало.
Мешок с Маркизом оказался на удивление тяжелым. Бабка выглядывала из окна, елозя передником по кровавой луже и даже не замечая этого. Рэм хотел было сказать, но передумал. Кивнул ей, забросил мешок на плечо и пошел к палисаднику. Местные давно уже превратили его в кладбище домашних животных, здешний суглинок легко укроет еще одного Маркиза и глазом не моргнет.