Религиозные судьбы великих людей русской национальной культуры - стр. 53
Но для того чтобы сказать миру свое слово, нужно как можно лучше узнать этот мир, что для России в то время означало: победить свою замкнутость и, хотя бы с риском для самобытности, войти в духовное общение с Западом. Как раз об этом пишет Достоевский в «Дневнике писателя»: «С петровской реформой явилось расширение взгляда беспримерное», а с ним «действительно и на самом деле почти братская любовь наша к другим народам», «потребность наша всеслужения человечеству, даже в ущерб иногда собственным и крупным ближайшим интересам», «примирение наше с цивилизациями других народов», «познание и извинение их идеалов, хотя бы они и не ладили с нашими», «способность в каждой из европейских цивилизаций или, вернее, в каждой из европейских личностей открывать и находить заключающуюся в ней истину, несмотря на многое, с чем нельзя согласиться», короче: «потребность быть, прежде всего, справедливыми и искать лишь истины». Все это – необходимое условие, «может быть, и… начало, первый шаг того действительного приложения нашей драгоценности, нашего Православия, ко всеслужению человечеству, – к чему оно и предназначено и что, собственно, и составляет настоящую его сущность».
Вот почему мы, обращаясь к изучению религиозной мысли XVIII столетия, стремимся вступить в нравственную связь с теми ее представителями, которые ярче всех ощущали необходимость сближения с Западом во имя пробуждения самобытных дарований русского народа. Среди них сияют имена не только деятелей Православной Церкви, но и деятелей русской науки и литературы. В числе первых святитель Димитрий Ростовский, святитель Митрофан Воронежский, митрополит Стефан Яворский, митрополит Платон (Левшин), митрополит Гавриил (Петров), митрополит Филарет (Дроздов) и целый сонм русских святителей. На их примере можно видеть, что они, не чуждаясь Запада, умели соединять в себе высокую образованность и культуру со святостью жизни и этим самым показали, что только сохранение православной веры в сочетании с народной самобытностью могло быть условием плодотворного усвоения положительных идей западной культуры. О том, что только в недрах Церкви перерабатывалось и преодолевалось западное влияние, можно судить по виднейшим представителям русской светской культуры, по их религиозной судьбе.
В истории этих убеждений для нас особенно важно отметить родоначальника русской науки и литературы М. В. Ломоносова, который, подняв русский ум на высоту научного миросозерцания, не встал во враждебное отношение к Православной Церкви, а, напротив, остался верен ей до конца жизни. Обладая внутренней цельностью, он нашел точку равновесия между религией и наукой, между верой и знанием и ясно и убежденно определил, что это есть две силы, действующие в разных плоскостях, но направляющие жизнедеятельность человека к единой цели. Религиозное чувство и научная мысль не только не приходили в нем во враждебное столкновение друг с другом, но, напротив, как две гармонично настроенные струны, усиливали одна другую, очищали друг друга от несродных их истинной природе примесей и элементов, вырождающихся часто в научные и религиозные предрассудки. Очами веры и науки смотрел Ломоносов на мир Божий, как он сам говорит, перед ним всегда были открыты две книги: Евангелие, где он читал волю Божию, и природа, которая для него была тоже Евангелием, благовествующим о творческой силе, премудрости и величии Творца. «Не только небеса, но и недра земные поведают славу Божию», – писал в одном из своих сочинений Ломоносов, этот подлинный сын русского народа, для которого служение науке было «религиозным деланием», «богослужением», подвижничеством. Жизнь Ломоносова тем более поучительна, что его творчество в различных областях знания, литературы и даже искусства было подлинным делом жизни этого гениального самородка и что он не только верил в Бога, но и жил этой верой, то есть одушевлялся ею в своем служении науке. Вот почему важно познакомиться нам с течением его жизни, в которой Ломоносов восходил от положения архангельского помора до высоты первого русского ученого.