Реквием - стр. 10
– И мне не спится, – откликается Алекс.
И эти простые слова и сам тот факт, что он вообще говорит со мной, словно что-то высвобождают во мне. Мне хочется обнять его и поцеловать, как прежде.
– Я думала, ты мертв, – говорю я. – Я чуть не умерла из-за этого.
– В самом деле? – бесстрастно интересуется Алекс. – Ты довольно быстро пришла в себя.
– Нет. Ты не понимаешь. – Горло сдавливает, словно меня кто-то душит. – Я не могла продолжать надеяться, а потом просыпаться поутру и обнаруживать, что все неправда, что тебя все равно нет. Я… я недостаточно сильная.
Алекс молчит. Сейчас слишком темно, чтобы разглядеть выражение его лица, – он снова отступил в темноту. Но я чувствую, что он смотрит на меня.
Наконец он произносит:
– Когда они забрали меня в Крипту, я думал, что они собираются меня убить. Но они даже этого не потрудились сделать. Они просто оставили меня умирать. Бросили в камеру и заперли дверь.
– Алекс… – Удушье спускается с горла в грудь, и я, сама того не понимая, начинаю плакать. Я подхожу поближе к нему. Мне хочется провести рукой по его волосам, поцеловать его в лоб и в веки, чтобы стереть всякие воспоминания о том, что он видел. Но Алекс отступает.
– Я не умер. Не знаю почему. Я должен был умереть. Я потерял много крови. Они удивились не меньше меня. А потом это стало своего рода игрой – посмотреть, сколько я продержусь. Посмотреть, что им удастся сделать со мной, прежде чем я…
Он внезапно умолкает, не договорив. Я не могу больше этого слышать. Я не хочу этого знать, не хочу, чтобы это было правдой, не могу думать о том, что они с ним творили. Я делаю еще шаг и касаюсь его груди и плеч в темноте. На этот раз Алекс не отталкивает меня. Но и не обнимает. Он стоит, холодный и недвижный, словно изваяние.
– Алекс, – я повторяю его имя, словно молитву, словно заклинание, которое может все исправить. Я провожу рукой по его груди и подбородку. – Прости меня. Прости, пожалуйста.
Внезапно Алекс резко отстраняется и вместе с этим хватает меня за запястья и прижимает мои руки к туловищу. Он не отпускает их. Он крепко сжимает их, не давая мне двигаться. Голос его тих и настойчив, и в нем столько гнева, что от него еще больнее, чем от его хватки.
– Бывали дни, когда я просил об этом – молился об этом перед сном. Вера в то, что я снова увижу тебя, что я сумею отыскать тебя, надежда на это – единственное, что не давало мне умереть. – Он отпускает меня и отступает еще на шаг. – Так что нет. Я не понимаю.
– Алекс, пожалуйста!
Он сжимает кулаки.
– Прекрати повторять мое имя. Ты не знаешь меня больше.
– Я знаю тебя. – Я все еще плачу, давясь спазмами в горле, сражаясь за каждый глоток воздуха. Это ночной кошмар. Я проснусь. Это детская страшилка, и Алекс вернулся ко мне в виде чудовищного создания, изломанного и полного ненависти. Я проснусь, и он будет здесь, он снова будет цельным, снова будет моим. Я нахожу его руку, касаюсь пальцев, и он пытается отдернуть руку.
– Это я, Алекс. Лина. Твоя Лина. Помнишь? Помнишь дом тридцать семь на Брукс-стрит? Помнишь одеяло, которое мы стелили на заднем дворе…
– Хватит! – отрезает Алекс. Голос его срывается.
– И я всегда выигрывала у тебя в скрэббл, – продолжаю я. Мне надо говорить, удерживать его, заставлять вспомнить. – Потому что ты всегда позволял мне выиграть. А помнишь, мы как-то раз захотели устроить пикник, но нам удалось достать лишь спагетти в консервах и немного зеленой фасоли? И ты предложил смешать их…