Реквием - стр. 36
Высох весь, потемнел. Сухой блеск слабовидящих глаз, в которых глухая изолированность выцветшей старости. Кажется, что тонкая нить его жизни готова оборваться, не выдержав груза печали. Какой смысл ему с таким пылом продолжать бессмысленный разговор? Эта тема не для собрания. Кому нужны его мысли-черновики? Зачем он цепляется за остатки заученных фраз и лозунгов? Он будто живёт в тягучем прошлом, во сне.
А этот Сидоренко? Как он позиционирует себя в современной жизни, в коллективе? Похоже, он из тех, которые весело появляются и легко уходят. Наверное, здесь долго не задержится. А потом что с ним станет? Надеюсь, этот диспут больше не повлечёт за собой сколько-нибудь значительной потери времени и мне удастся извлечь из собрания что-то путное… Что-то шеф застрял».
Елена Георгиевна окидывает быстрым взглядом весь зал: кто деловито строчит в своём блокноте, кто внимательно, с глубокомысленным видом погрузился в раздумья, некоторые торопливо просматривают компьютерные распечатки и роются в ворохе отчётной документации – и на их лицах тоже отражается сосредоточенная работа ума. Зевота раздирает челюсти Ивонова. Чашка кофе ему сейчас не помешала бы. Чувствуя ответственность момента, сидят притихшие, присмиревшие инженеры его группы.
А технологи задумчиво уставились в окно, дипломатично уклоняясь от неприятного спора. Там, на фоне серого неба, безуспешно пытается пробиться сквозь плотную хмарь чахлое, бледное осеннее солнце и продолжает одиноко торчать неподвижная стрела башенного крана. Рядом, на здании мэрии, колышется трехцветный флаг. Сегодня он вялый, безвольный. А на другой стороне площади добрый ангел на стеле, распахнув приветливые руки, желает укрыть своим широким плащом всех страждущих. Мелкий дождь всё ещё оставляет на оконных стёклах, долго глотавших городскую пыль, тонкие косые автографы. По мокрому, свежо чернеющему изломанному асфальту, нескончаемым нашествием фантастических жуков-роботов, ползут машины. По тротуару истаивающими в сумраке тенями мелькают силуэты людей. Приоткрытые фрамуги огромных окон НИИ упорно доносят монотонные, утомительные до головной боли шумы улиц – звуки жизни быстро разросшегося города.
Елене Георгиевне вспомнилась деревенская школа из её детства, урок истории. Вот так же, на подоконнике, сидела унылая мокрая ворона, и ветер хлестал дождем по стёклам, тополя сердито размахивали ветвями… И в том тоже была какая-то символика.
«А если стать на позицию Белкова? С его колокольни иначе всё смотрится, его даже можно понять, но никак не оправдать. Почему все молчат? Безразличны? Не одобряют старика? Самим тошно. И у меня есть веские причины прилюдно воздерживаться от всякого вмешательства в его проблемы. А почему молчат профессора? Им же ничего не стоит направить разговор в нужное русло. Дают самому выговориться? Для них это слишком мелко?» – озабоченно думает Елена Георгиевна.
– Очень содержательная дискуссия! Актовый зал превратился в поле сражения спорщиков по пустякам. В словесной дуэли выигрывает тот, кто наглее и грубее. Зарубин состряпал и запустил настоящее шоу! Сколько нам понадобится времени, чтобы разгрести эту кучу мусора? – с фамильярностью старой знакомой торжественно и громко провозгласила Инна и быстро оглянулась на Елену Георгиевну, ожидая её неодобрительного взгляда. Она меньше всего желала навлечь на себя гнев подруги, потому что новых настоящих друзей в этом коллективе она не приобрела и крепко держалась старых привязанностей, но в силу своего невоздержанного характера не высказаться не могла.