Рекрут - стр. 28
А я, да и другие ветераны, выходившие на перекур с мрачными мордами, мы – видели.
И касалось это отнюдь не побед.
Чем сильнее трубили с экранов о героизме флота, тем больше значков, обозначавших на карте миры людей, гасли, исчезая из поля зрения. И, что хуже всего, потерянные системы просто вычёркивались из списка, не удостаиваясь и малейшего упоминания в сводках новостей.
Мы, ветераны, к числу которых я себя причислял, подобные моменты не обсуждали, прекрасно понимая, что у стен есть уши, да и попробуй кто-либо из нас открыть глаза молодым – не поймут, покрутят пальцем у виска, в лучшем случае, а в худшем – обвинят в пораженческом настроении, хрен после отмоешься.
Так что мы – молчали, ожидая перевода в действующий флот. А там видно будет – кому что на роду написано.
Сами занятия, можно сказать, проходили спокойно. Не скажу за других, а мне даже нравилось дремать под речи агитатора, механически кивая головой каждый раз, когда он повышал голос, возвещая очередную истину, должную настроить всех присутствующих на патриотический лад. Как по мне, то всё это было излишним, скажу даже более – вредным.
Почему?
Поясню.
Наши мальчишки, и без того рвавшиеся в бой, теряли последние крохи разума, воспламенённые грамотно построенными речами и роликами. Глядя на них, я только качал головой, мысленно, конечно. Эмоции в бою – роскошь. Азарт, гнев, страх – поддайся им и считай себя покойником. И не то страшно, что тебя собьют – плевать, ресалки работают, а то, что ты, бездарно сдохнув, подведёшь своих товарищей, ну и так далее, чего тут объяснять, и так всё ясно.
Но речи были хороши, не спорю. Порой и у меня сжимались кулаки, когда наш оратор принимался расписывать зверства земноводных. Головой-то я понимал, что всё услышанное – бред, но вот душой, слушая мастерскую игру эмоций и тона, нет-нет, да пробивало даже меня.
Выход был один – не слушать.
И вот тут – сон, самый обычный, знакомый любому курсанту, стал моим спасением.
Внимательно нахмурившись и засунув в рот, словно от волнения, кончик карандаша, я дремал все долгие часы, отведённые расписанием на агит-занятия.
Однако не надо думать, что наш агитатор был новичком, которого так легко провести. Нет, это был тёртый калач, и стоило мне задремать в первый раз, как он, выждав для верности с десяток минут, обрушился на меня, желая преподать урок, как и зарвавшемуся ветерану, так и молодёжи, и без того слушавшей его раскрыв рты.
– Пилот Светозаров! Встать! – Рявкнул он в тот момент, когда я чувствуя сладкую истому освобождал от излишков одежды одну из своих спутниц с Радуги.
– Я! – Вскакиваю, не дожидаясь толчка бдительного товарища, сидящего рядом.
– Спите?
– Никак нет, господин инструктор! – Вытягиваюсь по стойке смирно: – Весь внимание, господин инструктор!
– Что? Правда? – Победно ухмыльнувшись, он направляет мне в грудь свою указку.
– Так точно!
– А скажите, Светозаров, – ухмылка на его ширится, живя своей жизнью: – О чём я только что говорил?
Агитатор доволен. А как же – сейчас залётчик должен смешаться, покраснеть и пытаться лепетать какой-то несвязанный бред, в тщетной попытке обелить себя.
А вот фиг тебе! Не на того попал!
– Рвать жаб! Господин инструктор! – Выпячиваю грудь и, закачав в себя побольше воздуха, выкрикиваю ответ, едва ли не громче него: