Реки судеб человеческих - стр. 11
И он вернулся в дом.
Алевтина крутилась у столов, старалась, чтобы никто из гостей не был обделен угощением. Лишь уступая просьбе мужа, присаживалась возле него на минутку, отламывала кусочек хлеба, цепляла вилкой кружок колбаски, дольку огурчика, ела, продолжая оглядывать гостей, все ли заняты общением, все ли довольны, и только на друга их Бертольда, что сидел по правую руку от хозяина, не удосужилась глянуть попристальней, считала, что он под опекой Семена, а значит, и без нее справятся.
Шестой год пошел с того дня, как не стало Эльзы. Неудачные роды. После появления на свет Курта Эльза мечтала о дочке, но забеременела только тогда, когда Курту было уже десять лет. Погиб и ребенок. Бертольд от страшного потрясения слег. Смерть жены и не родившейся дочки надорвала ему сердце. С тех пор он так до конца и не оправился. Алевтина по одной только ей ведомой причине несла в себе ощущение вины перед этой трагедией. Ей казалось, что она чего-то не досмотрела, не посоветовала вовремя, не оградила подругу от беды. Видно, какая-то женская порука мерещилась ей в этом деле, в деле рождения детей. И не то, чтобы к этой своей вине она прилепляла и мужскую вину, вину мужа Эльзы, но с тех пор относилась к Бертольду и с состраданием, и с глубоко спрятанным в ее душе укором.
Может быть, и в этот раз те самые, скрытые от посторонних глаз пружины отстраняли ее, так заботящуюся о гостях, от того, чтобы обратить внимание на Рихтера. Но когда, все-таки обернувшись к мужу с какой-то просьбой, остановила взгляд на бледном лице Бертольда, осеклась и, приблизившись к самому мужниному уху, прошептала:
– Сема, а что это с ним?
Семен глянул на нее вопросительно:
– Ты о чем? – сообразив, что жена говорит о Рихтере, удивился: – Так ведь он не пьет, чего ему веселиться?
Хотел отшутиться, но почувствовал, жена взволнована не зря.
– Да на нем лица нет, ты бы поменьше опрокидывал, да на дружка своего внимание обратил.
Семен хмыкнул:
– Да я и не пил по-серьезному, так, две-три рюмки.
Он обернулся к Бертольду:
– Ты, брат, чего такой скучный? Может, плохо себя чувствуешь, а может, все-таки по рюмашечке? Она, зловредная, от любой хвори помогает.
Бертольд помолчал, собрался что-то сказать, но лишь тяжело вздохнул.
Семен удивился тому, что с начала застолья не обратил внимания на то, в каком удрученном состоянии находится его друг. Вот Алевтина, бабий глаз, та с ходу углядела. Он уже всем корпусом развернулся к Бертольду:
– Эй, друже, ну-ка выкладывай, что стряслось? Неужто от меня тайны свои прячешь?
Бертольд покрутил в руке стоявшую перед ним пустую рюмку и, словно преодолевая себя, произнес:
– Поговорить надо, но не здесь, и потом, ты выпил, может завтра?
Необычное напряжение в голосе, бледное, почти белое, лицо Рихтера уже по-настоящему встревожило Семена, и хмель, что бродил в голове после нескольких рюмок беленькой, от предчувствия недоброго выветрился, словно его и не было.
– Я в порядке, пойдем ко мне, все расскажешь, нечего от старого приятеля таиться.
В гараже, пристроенном к дому, у Семена был отгорожен угол, самое уютное в его понимании место, что-то среднее между кабинетом и мастерской. Служебный Форд-А занимал большую часть помещения, стены были увешаны инструментом, на самодельных полках теснили друг друга книги вперемешку художественные и технические, все потрепанные, понятно было, что ни одна из них не была обойдена вниманием хозяина. Семен уселся в кресло у стола, Бертольд устроился на стареньком продавленном кожаном диванчике. Семен закурил, предложил папиросу Рихтеру, тот махнул рукой: