Реки помнят свои берега - стр. 43
Маня сама закрыла калитку, ушла восвояси. Раздосадованный известием, Фёдор Максимович отодвинул корыто, уселся на ступени крыльца. Егора в обиду он не даст, языки отрежет любому, кто попробует возвести напраслину. Лишь бы это и впрямь оказалось видением. А то ведь не бабы новости разнесут – сама Танька пойдёт подолом мести…
Намерился проведать сына в подвале, но вовремя спохватился. Одной привиделось, второй из ума выжил! Егор разведчик и сломя голову никуда не полезет, пусть Танька хоть трижды заманчива. Но то их детские шалости, и со скошенного поля второго хлеба не соберёшь. А вот на новую учительницу пусть бы Егорка и глянул…
Глава 12
Не за шкурой зверя и не за мясом его брёл по лесу охотник. Не те глаза имел Фёдор Буерашин, не так крепки были руки и быстры ноги, чтобы заниматься промыслом. Ружьишко устраивалось за спиной больше по привычке, с послевоенных времен, когда по лесу хозяевами рыскали волки.
Двустволка цеплялась за ветви и просилась на другое плечо, с которого, как ей казалось, не пришлось бы поминутно сползать. Но поскольку жизнь давила хозяину на оба плеча одновременно, то откуда второму оказаться моложе или сохраннее близнеца?
Польза имелась в случае, повесь хозяин ружьё на стенку. Да только когда подошла для Фёдора Буерашина пора лежать на печи да греть кирпичи, никого не оказалось в округе, кто бы смог заменить его в лесу. В пенсионные проводы начальство навезло подарков и грамот больше, чем за всю предыдущую жизнь, – лишь бы продолжал исполнять обязанности лесничего вкупе с лесником, что почти одно и то же. Оно и дураку понятно: кому охота бродить вокруг чернобыльской радиации, рыжей кляксой упавшей на лес. По карте глянуть – прям родимое пятно на лбу у Горбачёва…
Позади Фёдора пробирался средь кустарников Егор. Утром, зайдя в подвал будить его, увидел поверх одеяла его правую руку, от локтя до запястья оказавшуюся сплошь в зарубцевавшейся коже. Сын постанывал во сне: видать, прошлая жизнь, которой он ни с кем не делился, не отпускала. Словно коснувшись запретного, Фёдор Максимович подался назад. Однако скрипнувшая дверь подбросила сына с кровати. Увидев отца, Егор обмяк, упал на подушку обратно. Облизал пересохшие губы. Где там спасительное молоко против ерунды во сне? Одни бабские выдумки!
– В лес собрались. Ребята хотят, чтобы пошёл с нами, – извинился Фёдор Максимович. Егора всегда поражало, откуда у отца, большую часть жизни прожившего в лесу, столько такта и достоинства? Даже о рождении сыновей он говорил особо: «А там и Ванька с Егоркой нашлись…»
– Конечно. Иду, – Егор потянулся, потом стремительно сел: готов…
Идёт теперь сзади шумливый, грибы-ягоды ищет, свистит с ребятами под птиц. Видать, и впрямь соскучился по родным местам.
Сбоку плутают шерочкой с машерочкой Анна и Женька. За то, что потеряются, не беспокоился: Аня звенела без умолку, коровы с колокольчиками на шее быстрее забредут в никуда. Притихли Васька с Оксаной, но у тех и разговоры более взрослые, не для каждых ушей.
В верхушках деревьев начал зарождаться шум листвы, и Фёдор Максимович остановился перед муравейником. Вгляделся в чёткое мельтешение рыжих паровозиков. Дети присели рядом, и Аня озабоченно покивала головой:
– И к гадалке ходить не надо – дождь скоро.
Женьке муравьиная пирамида ничего не известила, но простофилей показаться не захотел и на всякий случай тоже кивнул: скорее всего, так и получится. Поторопился проявить себя и Васька, показывая Оксане острием подаренного ножа на холмик: