Реки помнят свои берега - стр. 33
Зато разгрузился и вернулся настолько быстро, что Егор не успел соорудить себе лежанку из лапника.
– Надо в Зеленоград, – высунулся через опущенное стекло кабины Юрка.
Очки на переносице наспех перетянуты синей изолентой: видать, уронил при разгрузке. Но это не мешало архивариусу пристально смотреть сверху вниз: если ты не согласен, я еду один. Честно сказать, Буерашин не ожидал, что в дохляке Юрке окажется столько твёрдости и ответственности. Но куда ему одному при минус пять на каждый глаз и с изолентой на очках?
– Надо! – поторопил Юрка.
Зеленоград слыл ярой демократической зоной Москвы – именно оттуда приезжали на митинги самые многочисленные и по-военному организованные колонны с зелёными полотнищами транспарантов. Победа над ГКЧП могла добавить им агрессивности, и тут даже Ельцин не успеет всех привести в чувство.
– К Москве идут танки, – сообщил последнюю новость Юрка.
– Чьи? За кого?
– Не знаю. Скорее за Ельцина, – опустошённость Черёмухина была явной. – Начальник зеленоградского отдела получил сведения, что с минуты на минуту ожидается штурм его здания. Просит вывезти архивы.
– А что, на все КГБ – ты один? С украденной хлебовозкой? – раздражённо бросил Буерашин. А скорее, выплеснул эмоции от сообщения о танках. Не зря дрожали и опускали глаза на пресс-конференции члены ГКЧП. Так и не нашлось среди них никого решительного, идущего до конца. И Юрка прав – надо спасать хотя бы тех, кто помогал стране…
Черёмухин в ожидании ответа прилепил отошедший кончик изоленты на очках. Он стыдился за контору, ещё вчера приводившую в трепет весь мир, а сегодня прячущуюся по лесам. Но поскольку Егор сам был выходцем из Лубянки, горько исповедался:
– Перед твоим звонком увидел в туалете одного нашего генерала. Он рвал бумаги, бегал по толчкам и спускал в них обрывки. Грешным делом подумал, что уничтожает документы, но, оказалось, избавлялся от рукописи о демократах. Таким нынче стал КГБ, Егор. Грустно.
Зря Юрка стыдился – Буерашин сам отвёл глаза. Он не знал, что творилось на данный момент в ГРУ, но если и там генералы дрогнули, то куда возвращаться и кому верить? Или быстрее бы уж Ельцин брал всю власть в руки, чтобы утвердить порядок?
Зеленоградского комитетчика нашли мятым, небритым и, кажется, под градусом. Увидев хлебовозку, заглохшую у крыльца на последней капле бензина, он сразу обмяк: так бывает, когда приходит уже не ожидаемая помощь. Выводя его из прострации, Буерашин поинтересовался:
– Сто грамм есть? Меня зовут Егор.
– Серёга, – легко поддержал знакомство хозяин кабинета.
Бутылка с остатками стояла под столом – зеленоградец лишь опустил за ней руку. Но за закуской пришлось идти в угол, к холодильнику. Тот, потерявший в переездах переднее резиновое копытце, кивнул хозяину украшенным детскими наклейками лбом. И душу распахнул широко и светло: чем богаты, то – ваше.
Щедрость оказалась понятной, когда на ржавых решётках обнаружились лишь маслянистая банка из-под тушёнки с ломтиками пожелтевшего жира да надломленные, покрытые инеем, кусочки хлеба на одноразовой тарелке. Капитана смутило малое количество закуски, и он полез за добавкой в морозилку. Там ножом наковырял пропахшие рыбой кусочки льда и вывалил их рядом с хлебом.
Сдвинули почерневшие от чая разнокалиберные чашки – не на поминках. Тост предложил капитан, выдавая свою родословную: