Река жизни - стр. 11
Прибегала подружка Полина. Василиса и Полина играли в дочки-матери. Полина была на два года моложе и предпочитала роль дочки. А Василиса со всей ответственностью, присущей своему характеру, кормила ее с ложечки, пеленала, укачивала и, как мама, пела ей колыбельные.
Но и к труду родители приучали, не без этого. У Василисы с пяти лет свои обязанности по дому: пол подмести, кур покормить, нарубить для скота сечкой траву в корыте, летом гусей пасти.
Василий целый день работал в лесу. Корчевал пни. Протянул дочери выструганного из коряги бельчонка.
– Это тебе подарок от мамы-белки, портрет ее сыночка.
Бережно берет Василиса подарок из лесу, целый день не выпускает его из рук и, засыпая, кладет рядом. Назавтра, едва открыв глаза, протягивает к нему руку. По душе пришелся девочке подарок тятеньки.
Посадил отец дочь к себе на плечи, за ноги придерживает и ну скакать по двору, коня изображая. Василиса ухватила отца за голову, а сама заливается от восторга, на мать поглядывает. Смотри, мол, как я высоко сижу. Души не чаял Василий в дочке. Но чего уж греха таить, мечтал втайне и о сыне, чтобы, когда подрастет, научить его управляться с топором, косой, запрягать лошадь. Ну, в общем, помогал бы в его мужских делах. А пока вот дочке выстругал маленькую лопатку и грабельки. С какой радостью и одновременно с достоинством приняла Василиса этот подарок. Ну точно, как у взрослых!
Дети не всегда лучшее берут от родителей, а вот Василисе это удалось. Наверное, от избытка родительской любви. Светло-русые густые волосы отца, маленький нос и полные, красиво очерченные губы матери. А вот кожа была светлее, чем у родителей, – хорошее сочетание с ее волосами. И лицо такое одухотворенное, как будто светится.
Детство – особый мир счастья. Потрясения от познания мира приходят из детства: звон церковного колокола в праздничный день, пение птиц, терпкий вкус ягод, запах только что сметанного стога сена, жужжание пчел, бесшумное движение крыльев бабочек. Вот отец взял на колени или на загривки, а у дочки глаза от восторга закрываются. Побежала босиком по тропинке к речке – и крылья выросли. И с годами эти картинки не исчезают: и взрослым человек помнит запах свежей пашни, горьковато-пресный вкус капустной кочерыжки.
Голос Василисы, ее беззаботный смех, бесконечные вопросы отвлекали родителей от тяжкой жизни, выводили из состояния озабоченности, и появлялась надежда на лучшее. Не может бесконечно быть плохо…
Дед Прохор любил этих девочек-подружек. Годков не много, а какие сообразительные! Но разные: голубоглазенькая серьезная, а сероглазенькая бойкая. Прохор сплел им две маленькие корзинки. Прутики выбирал тоненькие, и корзинки получились легкие. Давно он плел корзины. Сам заготавливал ивняк, по берегам Белой таких зарослей было предостаточно. Вообще в деревне было несколько стариков-корзинщиков, но Прохор славился особым мастерством. Его корзины были красивыми и легкими, и это было очень ценно: в такие можно больше насыпать картошки, положить травы. На радость детворе плел он и для них корзины. Для самых маленьких – с детскую шапочку. Нате, помогайте родителям, приучайтесь к труду. Глаза Василисы и Полины радостью засветились. А девочки не торопятся уйти, потому что знают, что дед вынет губную гармошку и заиграет. Отзовется соловей, вначале несмело, а затем поближе подлетит и все смелее и громче начинает повторять за аккордами гармоники. Дед Прохор игру прекратит – и соловушка молчит. Гармонист продолжает – и соловушка подстраивается. У молодых соловьев голос резкий, а у тех, кто постарше, низкий и сильный. Дед Прохор от удовольствия головой машет: «Ишь ты, как выводит». Если кто просил показать, как плетутся корзины, он терпеливо рассказывал, охотно показывал, да не у всех получалось. У кого дело хорошо шло – хвалил, у кого не спорилось – бранил, но без злости.