Реформатор. Новый вор. Том 2. - стр. 35
И было то решение в пользу СССР.
«Деньги вперед, – мрачно потребовала старуха, приводя в горизонтальное положения лежак, – знаю я вас, молодых, быстроногих».
«Сколько?» – достал из кармана бумажник Савва.
«Сто, – усмехнулась старуха. – Сегодня ты все равно больше никого не найдешь, сынок».
«Почему?» – поинтересовался Савва, отсчитывая сиреневые, с бледным, как голодный вампир, Лениным, двадцатипятирублевки.
«Потому что нет способа вернее снискать нерасположение судьбы, нежели истово, а может, неистово служить обреченному делу, – объяснила старуха. – Как, впрочем, – вдруг растворилась в лежаках и шезлонгах, но тут же вновь материализовалась с растрепанной книжкой в руках, – нет и способа вернее снискать ее стопроцентное расположение. Вот только…» – замолчала, задрав жуткую голову к небу.
Никите показалось, что она сейчас завоет, как волчица. Но она молчала, поэтому Никита тоже посмотрел в небо. Черное и прозрачное, оно как будто летело вниз – в серебряный тигель, роняя, как слезы, звезды. Никита вспомнил, что вторая половина августа – самый звездопад. И еще подумал, что звезд падает больше, чем желаний, которые он (даже чисто теоретически) может загадать. Тем не менее все же загадал единственное, поймав взглядом рой разнотраекторно, но однонаправленно – вниз – падающих звезд.
«Вот только, – повторила, опустив голову, старуха, – это будет расположение за вычетом счастья, сынок. Потому что невозможно быть счастливым в жизни, которую хочешь переделать, то есть в жизни, в которую не веришь».
«Что же тогда остается?» – глухо спросил Савва.
«Пустота, – ответила она, – внутри которой есть все за вычетом… жизни».
«Ты полагаешь, что воля – это пустота?» – удивился Савва.
«Воля – парус, – сказала старуха, – но ты ведь не станешь отрицать, что главное – ветер, который наполняет парус».
«А еще главнее то, что насылает ветер», – уточнил Савва.
«Вот только этот ветер, – глаза старухи вдруг блеснули в темноте, как падающие звезды, – всегда уносит, выдувает счастье. Ты бы отступил, сынок, – вдруг с материнской какой-то тоской произнесла она, – у тебя еще может получиться нормальная жизнь. Не стоял бы ты на этом ветру».
«А может, – неестественно рассмеялся Савва, – жизни нет? А только один ветер?»
«Жизнь есть, – возразила старуха, – но ее надо долго и трудно искать. Она как… невидимый родник под камнем».
«И ты нашла?» – спросил Савва.
«Нашла, – подтвердила старуха, – хоть это и не та жизнь, какую я искала. Но зато я… никому не мешаю».
«Видимо, тебе попался не самый чистый родник. Эти язвы…» – расстегнул на брюках ремень Савва.
«Может, и сифилис, сынок, – не стала отпираться старуха. – Последний раз я была у врача лет пятнадцать назад. Здесь недалеко – на улице Шевченко – ночной профилактический пункт. Они сделают все что надо. Если там будет очередь, вот почитаешь», – протянула Савве книжку. После чего опустилась на лежак, раздвинув напоминающие сухие сучья ноги и скрестив на (отсутствующей) груди напоминающие опять же сухие, но потоньше, сучья руки.
Никита закрыл глаза.
Меньше всего на свете ему хотелось это видеть. Но удержать глаза в закрытом состоянии было трудно. Никита перевел их в небо. Глазам сделалось больно, как если бы в них вонзились звезды.
В следующее мгновение Никита услышал глухой удар и – после гробовой паузы – голос Саввы: «Боже мой, это же… метеорит».