Развяжите мои крылья - стр. 40
– Изюмка! Глупая, брось! Поздно уже! Идём в табор! – кричали ей через забор подруги. – Ну что ты тут возьмёшь? Ещё крик поднимут, что цыганка прямо в дом лезет!
Но Изюмка, отмахнувшись от подруг, потянула на себя незапертую дверь и юркнула внутрь.
Пройдя по длинному тёмному коридору, Изюмка оказалась в большой и очень грязной кухне с чугунной плитой, бастионами закопчённых кастрюль и холодными примусами. Убедившись, что в кухне никого нет, Изюмка вернулась в коридор и, стараясь как можно тише ступать босыми ногами по половицам, пошла мимо закрытых дверей, изо всех сил напрягая слух. Пахло мышами, сыростью и нафталином, от тишины звенело в ушах. Изюмка уже была готова поверить в то, что плач ей почудился, когда из-за двери в конце коридора снова раздались чуть слышные сдавленные всхлипы. Не задумываясь, Изюмка толкнула дверь.
Худенькая женщина, сгорбившись, сидела за круглым, покрытым плюшевой скатертью столом. Её тёмные, связанные в аккуратный пучок на затылке волосы отливали сединой, несколько выбившихся кудрявых прядок падали на аккуратный кружевной воротничок синего платья. Женщина плакала, одной ладонью закрывая глаза, а другой – судорожно комкая скатерть, с которой, тихо шелестя, сыпались на пол тонкие тетради с одинаковыми серыми обложками. Осторожно переминаясь с ноги на ногу и не решаясь окликнуть хозяйку, Изюмка осмотрелась.
Комната была небольшой, с высоким застеклённым книжным шкафом, с портретом неизвестного Изюмке бородатого дядьки на стене, с маленьким комодом, на котором не стояло ни безделушек, ни карточек, зато аккуратными стопками высились толстые книги и тетради. Простые полотняные шторы были отдёрнуты. На подоконнике в стеклянной банке стояли ветви жасмина. На большой кровати горкой поднимались подушки в вышитых наволочках, на стене висел потёртый коврик не то со стаей птиц, не то с эскадрильей самолётов. По сравнению с загаженной кухней комнатка выглядела удивительно чистой и уютной, и в ней так же, как в саду, сладко пахло жасмином. Изюмка снова переступила с ноги на ногу и шёпотом, боясь напугать, позвала:
– Милая… Эй, красавица!
Женщина испуганно обернулась. Последние тетради, упав со стола, разлетелись веером по полу.
– Кто здесь? Что вам нужно? Вы… из милиции?
– Кто – я?! – поразилась Изюмка. – Что ты, родненькая, какая милиция, зачем нам она? Я – цыганка, я просто мимо шла, около твоего окошка покурить остановилась – слышу, плачут, горе, значит, у людей… И нет никого! Что случилось, золотенькая? Хочешь – помогу?
– Нет, спасибо, уходите, – глухо, почти бесстрастно отозвалась женщина, отворачиваясь к окну. – Мне нечего вам дать.
– Что ты, мне ничего и не надо! Ничего, клянусь тебе! Я деткам на ужин нагадала уже, ничего от тебя не возьму! Ты просто расскажи, расскажи – что случилось?
– Но… зачем же? Что вы мне скажете? Я не верю гаданию…
– Как – «что»? Ты что, серебряная, не знаешь, как цыганки гадают? Не знаешь, что нам от бога дано людям в сердце смотреть и видеть всё до донышка? Думаешь, просто так мы дома не имеем, босыми по полям-лесам всю жизнь скачем, от людской доброты живём? Такой жизнью мы за глазастую судьбу свою платим, за то, что наши бабы наскрозь любого видят! Вот и я сейчас на тебя смотрю – и вижу, что счастье твоё переломилось… Что – мужа забрали? Сегодня пришли за ним, да? Прямо со службы увели?