Развод в 44. Сквозь обман - стр. 10
— Ило…
— Ты бы постыдился, ради приличия хотя бы прикрылся, Герман, — вульгарно перебиваю я его.
Пока девушка переводит огромные глаза олененка Бемби то на меня, то на него, я прожигаю ненавистью своего мужа.
Обмануть, чтобы что? Чтобы сохранить свою тайну, потянуть интригу? Для чего нагло лгать, еще и с братом на пару? Это насколько нужно не уважать собственную жену?
Усмехаюсь мыслям, не совсем понимая, как вообще еще стою на ногах.
Чувство, что я неживая оболочка, будто вся боль выжгла внутренности до чистого поля. Теперь там только запах гари и полная пустота.
— Ключи от твоей машины, можешь здесь и оставаться, — бросаю чуть ли не в него связку, которую он естественно не ловит: — Смекалки ради, Гер, попробуй не вбивать номер квартиры в строке названия геопозиции, тогда бы я может на твое удовольствие еще пару лет в идиотках проходила бы…
Горькая усмешка оседает на губах, а я разворачиваюсь и ухожу.
Про себя молю лишь бы не сбился шаг, и не уплыло сознание. Лишь бы дойти и скрыться в лифте. Лишь бы скорее уехать.
Жестокая и голая правда оказалась тем ударом, к которому даже подозревая, я не была готова.
Вызываю такси в приложении, пока двери лифта закрываются. И только после этого с силой бьюсь спиной о коробку лифта и зажмуриваю глаза.
Горячие крупные слезы стекают так часто, что я даже не успеваю смахивать. Да и, по правде, не стараюсь. Шумно дышу, стискивая челюсти и осознавая, что Герман, с которым мы прожили настоящую, сложную, но полную любви жизнь, все же сделал это.
Без зазрения совести он перечеркнул каждый день, каждую нашу победу. Поставил на кон нашу жизнь и семью, которую мы с таким трепетом оберегали, невзирая ни на что.
И ради чего? Кого?
Ей на вид может двадцать пять. Бесспорно горяча, молода и красива, в отличие от уставшей жены. Жена ведь, она, так… Старый халат на вешалке, а хочется, видимо, новый розовенький пеньюар.
И ведь без доли сожаления и раскаяния, глядя в глаза лгал. Сеял свой обман в попытке сделать из меня абсолютную дуру, и зарывая себя еще глубже в эту грязь и подлость.
От этой мерзости, в прямом смысле, тошнит, а тело знобит от этих ощущений. Сейчас все его прикосновения, как вчера по приходу домой обнимал, целовал, вызывают стойкое желание помыться. Стереть кожу в кровь лишь бы не чувствовать этого.
Лифт останавливается, и я пулей вылетаю из закрытого пространства, не обращая внимания на собственные слезы. Широко раскрываю дверь, вдыхая свежий воздух улицы в попытке унять тахикардию и пульс.
Мне необходимо хотя бы две минуты слабости, чтобы взять себя в руки, собраться. Потому что если я не избавлюсь от этих переполняющих эмоций, догадываюсь, что они сами меня уничтожат.
Телефон в сумке вибрирует, я слышу, но не спешу, размеренно вдыхая кислород. А когда достаю, думаю, что это водитель такси, правда, это оказывается сын.
И теперь я смотрю на экран, не представляя, как расскажу взрослому, уважающему этого человека парню, что его пример для подражания в миг превратился в натурального обычного кобеля.
Ян, хоть и не живет с нами, но принципы этого характерного мальчика с того возраста, как он под стол ходить начал, непоколебимы. А сейчас его картина мира претерпит изменения, и если честно, я даже не скажу, что буду против правого хука, который приземлится на лицо Германа от нашего сына. Более того, я и не против, в придачу, левого.