Развод. Ты все ещё моя - стр. 19

– Да думала, отболело у тебя все. А теперь вижу, что нет, – смущенно отвечает мама. – Деньги за заказ неплохие, а они тебе нужны. Ведь я права? Выкладывай, что случилось.

Мама, как обычно, видит меня насквозь.

– Дай тоже, – тянусь я к пачке сигарет.

– Ты же не куришь, – у мамы вытягивается лицо.

– Не курю, – киваю я. – Но мне нужно или выпить, или закурить. Выпить я не могу, так как за рулем, поэтому курение подойдет.

Я делаю первую затяжку и закашливаюсь. Никогда не курила. Так, баловалась за компанию в школе, конечно, но дальше этого у меня не зашло.

Курю, кашляю и смотрю в окно, не видя, что там, за окном, потому что реальность расплывается от слез.

Мама молчит и просто ждет. И я ценю, что она не лезет с вопросами, не напирает, знает, что сама расскажу, когда буду готова. А я просто не знаю, как маме все рассказать про Игоря. Это все так мерзко и грязно, что я просто не нахожу слов, с чего начать. А еще я не понимаю, как я могла оказаться замужем за таким человеком. Неужели я настолько не ценила себя, что повелась на ухаживания первого встречного? Хотя Игорь очень красиво ухаживал, твердил о любви. И мне казалось, что я тоже полюбила. Что оттаяла от боли после Саши и встретила того, кто будет поддержкой и опорой.

И я начинаю рассказывать маме с главного.

– Я развожусь с Игорем.

– Как? Почему? – ахает мама.

– У него есть любовница, от которой у него дочь почти как Егорка, на год младше, – горло перехватывает и мне сложно говорить, голос получается хриплым и скрипучим.

– Анюта, ты сгущаешь краски, – неверяще качает головой мама. – Игорь не такой… Ты просто не знаешь мужчин, у тебя же и не было никого. Твою юношескую любовь можно не брать в расчет, – отмахивается она от меня.

Меня начинает колотить крупная дрожь, и я практически кричу на маму. Вскакиваю и начинаю лихорадочно бегать по кухне.

– Мама, он такой! Он именно такой! Это ты возвела его в какой-то непонятный мне идеал. А он сволочь, каких поискать. И я вот нашла. Ты просто не знаешь всего, – останавливаюсь и смотрю на маму.

– А ты? Ты что знаешь о мужчинах, мать-одиночка, которая растила дочь одна? Ты-то откуда знаешь про мужчин? Почему, мама, почему, ты не научила меня, не показала пример своим опытом? Как я могла встретить кого-то нормального, если всю жизнь видела твой неудачный опыт? – я кидала в лицо маме жестокие и обидные слова, намеренно желая сделать ей больно.

Почему мы всегда жестоки именно с самыми дорогими? И почему, если у нас все разрывается внутри от боли, хотим сделать еще больнее этому близкому человеку?

Я кричу, не замечая, как уходят из маминого лица краски и как она устало и обреченно оседает на диванчик. И внезапно осекаюсь.

– Господи, мама, – кидаюсь к ней, обнимаю, качаю, и пытаюсь объятиями защитить от тех острых ядовитых стрел, которые сама же в нее и пустила. – Прости меня, родная, я не понимаю, что говорю.

Я смотрю на нее, глажу по лицу, но мама смотрит сквозь меня и как будто не видит.

– А я все думала, когда же ты наконец меня упрекнешь, что у тебя нет отца, – и мама, моя сильная и несгибаемая мама, боец в юбке, как будто скукоживается, прячет лицо в ладони и плачет.

– Прости меня, ну пожалуйста, прости. Я не должна была это говорить. Я так не думаю. Мам, ну нам же было хорошо вдвоем, и мне не нужен был никакой отец, правда. Ты же у меня самая лучшая и я тебя очень люблю. Никакой мужик не стоит наших с тобой отношений, слышишь? Ты же моя родная, ты и Егорка, моя кровь, – я говорю и говорю, глажу маму по голове, по плечам, обнимаю, прижимаю к себе и стараюсь вобрать в себя весь тот яд, которым ранила ее.