Развод. Ты останешься моей - стр. 16

Тогда дом был просто стенами, мне в нос бросился одуряюще вкусный запах дерева, стружки.

Из окон лился свет, а вдали виднелась опушка бора, и Митя поделился: «С сынишкой там бегать будем…» Потом он начал фантазировать о внутреннем наполнении нашего дома, мы немного закусились на тему кухни-гостиной…

Но все-таки наше будущее в этом доме я увидела сначала его глазами, влюбившись в фантазию, и только потом прошлась поверх его мечт собственной фантазией, отполировав детали. Хитро, по-женски думая, что его категоричность в некоторых моментах можно сгладить. Я знала, как именно…

В этом доме прожита целая жизнь.

А сколько времени я потратила на всякие уютные мелочи… Сколько хороших праздников мы здесь отметили!

А наши вечера? Наши ссоры и примирения… Даже Митьку в расчет не беру. Мне с Пашкой повоевать пришлось, ух как…

До сих пор иногда воюем.

Блин, а цветник? Мои астры капризные, мои пышные красавцы георгины, мои… Они тоже все мои детки! И что – бросить все это?

Чтобы потом здесь какая-нибудь ублюдская Розочка ходила и трогала все это… Сидела на диване, за цвет обивки которого я развернула целую военную кампанию, забросила ножки на пуф с маминой вышивкой, запустила какую-нибудь мерзкую, такую мерзкую, как и она, шавку… и загадила… загадила все. Спалила первую же курицу дочерна в моей духовке!

О нет…

Такая волна злости во мне поднялась, просто ух…

Да я… Да я лучше оболью бензином и подожгу этот дом, чем уйду сама и оставлю его Мите и его новой дырке, поганой шалашовке.

Вот уж нет…

Я сама не заметила, как уперла руки в боки и воинственным взглядом обвела гостиную.

МОЮ гостиную.

МОЙ дом.

МОЙ камин.

МОЙ очаг.

Уйду, если только позади себя и камня на камне не оставлю.

Если Мите захочется, чтобы я уходила, я ему, этому пиздюку, который сорокалетие решил отметить бурно и грязно, оставлю только горстку пепла и золы.

Слышится тихий смех за моей спиной.

Оборачиваюсь.

Муж смеется. Прикрывает глаза рукой, трет брови, явно пытаясь сдержать смех, но у него не выходит.

– И над чем ты ржешь, паскудник?! Тебе весело, значит? – злится папа.

– Вы, папа, кажется, не поняли. Но Зоя отсюда точно никуда уходить не собирается!

– ПАПА? – вскидывается отец. – Какой я тебе папа после всего, что ты на юбилее моей жены устроил? Папа. Еб… Вы только посмотрите на него, а?! «Папа» ты в могиле увидишь, понял?

Повисает молчание.

Митя в прошлом году похоронил родителей, одного за другим.

– Папа, – шикаю я на него.

Потому что бить так низко – это уже перебор. Тем более сваты хорошо дружили, общались тесно, а как сами мои родители плакали, когда провожали сватов в последний путь?

После этого они Митю еще больше любить начали, иногда в наших ссорах намеренно его сторону принимали, а не мою, чем обижали, но потом поясняли, что сиротой стать в любом возрасте сложно.

Папа немного тушуется, кончики ушей краснеют – верный признак, что укор он принял-понял. Но так просто сдавать не собирается. Тут же добавляет:

– Едешь же. Не тяни, Зоя.

– Ма-а-ам? – уточняет Пашка, покусывая нижнюю губу.

Сынишка мне ничего не говорит, но я вижу в его взгляде: как же так… Ему не нравится ни один из вариантов, пришедших на ум.

Вариант первый – мы с ним съезжаем, и… прощай, приватность.

Для шестнадцатилетнего молодого, но уже мужчины, небольшой дом моих родителей – просто клетка.