Развод. Разбитые мечты - стр. 8
Отступаю назад, кусая губы до крови. Нет. Нельзя рисковать так бездумно.
Нужно как-то выбраться из комнаты. Найти телефон. Вызвать полицию.
На всякий случай обыскиваю комнату, но это не дает результатов.
Сажусь обратно на кровать, сжимая в руках одеяло, пытаясь собрать мысли.
***
Дни слились в один бесформенный ком. Я перестала понимать сколько уже нахожусь в этом жутком плену. Не знала, какой сегодня день недели. Не знала, утро это или вечер, пока солнце не падало через окно в определенном углу комнаты.
Всё стало одинаковым: постель, ванная, еда. Как в больнице. Или в тюрьме.
Я потеряла связь с подругами и сотрудниками своей фирмы, теперь бизнесом руководил Анри. Даже думать не хотелось, во что он превратит мое детище.
У меня даже появилась сиделка, или, скорее, тюремщица. Крупная спортивного телосложения женщина. Она не говорила ни по-английски, ни по-французски. Смотрела на меня не как на человека, а как на функцию. Приносила завтрак, смотрела, как я ем. Не разговаривала, не задавала вопросов. Только следила.
Свекровь появлялась, как буря: шумная, раздраженная, капающая ядом, как старая ржавая труба. Жаловалась, что я "гублю мальчику жизнь", угрожала, что если я только попробую опорочить честное имя их семьи, то очень пожалею.
А потом снова тишина. Гнетущая. Пронзительная. Но я предпочитала ее.
Ходила по комнате взад и вперед, считала шаги. Прислушивалась к звукам в доме, надеялась услышать что-то извне: лай собаки, детский смех, гудки машин.
Но стены были глухи.
Как и люди.
Раны заживали.
Синяки сменяли фиолетовый на бледно-желтый, порезы затянулись.
Но внутри становилось все хуже.
Я чувствовала, как что-то во мне гаснет. Как будто тьма медленно затягивает душу, капля за каплей. Я все меньше говорила. Ушла в мысли, читала книги, благо в них меня не ограничивали. Лишь инстинкт, защитить ребёнка, держал меня на поверхности. Заставлял продолжать верить, что выберусь. Я должна его спасти. Он не может родиться в такой обстановке!
Я сидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, и представляла, как он делает свои первые шаги. Мне почему-то казалось, что это мальчик.
"Мама, я тут. Не сдавайся."
Я слышала эти слова во сне и просыпалась. Стирала слезы с лица…
***
Меня снова тошнит, едва успеваю добежать до ванной. Тошнота вырывает из меня все: боль, страх, слабость. Я опираюсь о край раковины, дрожу всем телом. В горле жжет, глаза слезятся.
Я не слышала, как она вошла.
– Ты беременна, значит, – звучит за спиной голос свекрови. Холодный. Торжествующий. – Маленькая лгунья. Хотела скрыть это от нас?
Поднимаю глаза в зеркало. Каролина смотрит на меня, скрестив руки, словно только этого и ждала.
– Почему ты не сказала?! Анри должен знать.
– Нет, – шепчу я. – Не говорите ему… пожалуйста…
Но она уже уходит. Уже набирает номер. Я слышу его голос через телефон – громкий, злой.
Вечером Симон врывается в комнату, его глаза горят бешенством.
– Ты думала скрыть от меня моего ребенка? – орет не своим голосом. –Ты, идиотка?! Я мог навредить ему тогда! Больная дура!
Он подходит вплотную. Дышит мне в лицо, его кулаки сжаты. Но он не ударяет.
– Может стоило подумать о такой возможности, когда ты поднял на меня руку?
– Тварь! – шипит. Я вижу, как ему хочется удариться меня. Невольно сжимаюсь.
Вбегает свекровь.