Развод. Бывшая жена мэра - стр. 13
- Да, - отвечаю, а на языке растекается едкая горечь.
- Алён, я поговорю сейчас с врачами. Если потребуется, то перевезём тебя в другую больницу, – взволнованно произносит Миша, и опускает взгляд на мою шею, потом на пострадавшую от огня руку, а мне впервые становится неприятно от взгляда мужа, и холодок проходит там, куда он смотрит.
Отторжение – начало смерти нашей любви, и я понимаю, что его уже не остановить.
Я не привыкла врать себе и знаю, что дальше будет только хуже.
Да, больница – это не лучшее место для подобного разговора, но терпеть ложь я не смогу, поэтому я решаюсь и тихо произношу:
- Я… - прокашливаюсь, - я всё знаю, Миша.
Слова царапают горло, но я почти не замечаю этого.
- О чём ты, солнышко?
Муж продолжает сидеть на стуле около моей кровати, поглаживать меня по руке и делает вид, что не понимает, о чём я говорю, но я вижу, как бледнеет его лицо и опускаются плечи.
- О твоей любовнице, Миша, - уже уверенней произношу, и муж громко рвано выдыхает.
Долго молчим.
Липкая тишина застывает в палате и неприятной паутиной касается моей кожи, оседает на плечи.
Смотрим друг другу в глаза, последний раз в души заглядываем, и я вижу, как меняется Мишин взгляд.
Теперь на меня смотрят два пустых тёмных омута, в которых больше нет жизни, нет тревоги и радости… нет души.
- Я не знаю, кто сказал тебе, но…
- Уходи, - шепчу, а внутри всё кипит, жалит, режет на части.
Не хочу больше видеть его!
Не хочу!
Слишком тяжело, слишком больно, слишком невыносимо…
Закрываю глаза.
Боже, как же хочется просто забыться и надолго уснуть, чтобы не чувствовать этой смертельной агонии.
- Алёна! Посмотри на меня! – Миша наклоняется ко мне, руку осторожно приподнимает и осыпает горячими поцелуями, а мне противно… так противно от его прикосновений, - Алёна, я люблю тебя! Солнышко, не расстраивайся и не верь нико…
- Яна сама мне всё показала, - грубо перебиваю мужа, наверно, впервые в жизни, и резко распахиваю глаза, - я до сих пор слышу ваши животные стоны и её коронное «Ещё, Миша! Ещё!»
Муж сглатывает, его кадык нервно дёргается.
Он застывает, а потом медленно выпрямляется, убирает от меня руки и сжимает ладони в кулаки. Хмурится.
- Только не надо врать, что это постановка, нейросеть или происки врагов, - не знаю, как у меня получается произнести это ровным голосом, ведь моя душа сейчас разрывается в клочья от безумной боли, но я упрямо продолжаю смотреть в пустые глаза мужа, - я не дура, Миша.
Проходит достаточно много времени, прежде чем Миша решается произнести:
- Мне… мне жаль, что ты это увидела, - усталым голосом признаётся муж, - но не обвиняй Яну… она ни в чём не виновата, - контрольным в сердце добивает меня и отводит глаза.
Боже… он её защищает…
От этого становится так горько, что моё израненное сердце болезненно сжимается в груди… а через мгновение злость словно плетьми начинает бить меня изнутри, вынуждая и меня жалить предателя в ответ.
Ненавижу!
- Действительно. Яна, наверно, святая! Она не могла… - мне больно, но я наклоняюсь вперёд, чтобы видеть глаза предателя, - но спать с женатым мужиком у неё совести хватило, да?!
Выплёвываю всю бурлящую во мне злость мужу в лицо и устало падаю обратно на подушку.
- Уходи, - едва слышно произношу, сил совсем не остаётся.
- Алёна, я… - снова тянется к моей руке.