Развернуться на скорости 2 - стр. 29
— Мы тихонечко, малыш. Обещаю, я быстро, — осыпая поцелуями изгиб её тоненькой шеи, прикусываю кожу рядом с ключицей. Яна издаёт рваный всхлип, награждая взамен мои шейные позвонки царапинами. Боль ещё больше заводит, удваивает в крови адреналин, разгоняет по венам чистое безумие.
Забравшись пальцами под лифчик купальника, сдвигаю треугольнички вверх, ладонями накрываю упругие полушария, сдавливаю, царапая кожу об острые соски.
— Боже, перестань... Мммммм... — звучит протяжно и томно, как приглашение. И я срываюсь, принимаю его, сжимаю пальцами тугие вершинки, оттягивая, перекатываю между подушечек, пока Янка не начинает скулить и содрогаться от удовольствия.
Твою же мать...
Какое-то необъяснимое наваждение.
Сознание напрочь выжигается охренительным дурманом. Нестерпимо её хочу. Всю. Себе. Без остатка. И так каждый раз, когда прикасаюсь к ней, теряю рассудок. Хочется напиться ею в хлам и сорваться в пропасть, не помня себя.
Врезаюсь поцелуем в сладкие губы, жадно сминая их своими. Вгрызаюсь в мягкую плоть. Янка откликается глухим стоном, сгребая в кулачки мои волосы. Затылок опаляет сильнейшей наркотической дурью. Чувствую, как хочет меня. Дрожа, вжимается своим телом в моё, навстречу толкаясь языком. Её желание не меньше моего, и от этого становится вдвойне приятней.
Не медля ни секунды, подхватываю под попу.
— Женя!!! — взвизгивает от неожиданности, прижимаясь ко мне плотнее и следом шепчет: — Темно ведь. Сейчас что-нибудь опрокинем или упадём.
— Я держу. Не волнуйся, — разворачиваюсь к стиральной машинке и резко врастаю в пол от разразившейся череды звонких ударов в дверь и какофонии детских голосов.
— Отклывай! Полиция! Мы вас обналузили! Зень, поднимай луки ввелх и выходи. Зиво!
— Мать вашу... — рычу под Янкино негромкое хихиканье. — Сорванцы-полицейские, чтоб вас...
— Ты облажался, Захаров, — шепчет осипший голосок. — Дыши глубже, чемпион, расслабляй дубинку в штанах. Выходить тебе с поднятыми руками...
Яна.
С разочарованным стоном Женя ставит меня на пол.
Ноги подкашиваются. Руки дрожат. Губы саднят. Щёки и тело пылают огнём. Усмирить дыхание у обоих не выходит.
Шумно, громко, обжигающе горячо...
— Черррт, малыш, он так скоро не упадёт, — подавленный смешок мужчины толкается в шею.
Опускаю ладонь на горячий пах, сжимаю его через брюки и разочарованно стону:
— Такой твердый.
В ответ звучит громкое шипение.
— Больно, Жень?
— А как ты хотела? Вот же ж... хитрюги, — нехотя разжимает объятия. — Кто-то точно нас сдал неугомонным проказникам.
— Отклывайте! Цево так долго? Зень! Ян!
Запахиваю поспешно халат, завязывая узел обратно.
В темноте Женю не видно. Слышу, как он поправляет свою одежду, тихо матерясь.
Господи, мне и смешно, и до боли грустно. Я всё также сильно его хочу. Боюсь даже представить, что испытывает он.
— У меня такого экстрима в жизни не было, — надрывно шепчет гонщик, притягивая меня к себе. Слышу щелчок замка. — Обещаю, этой ночью я оторвусь по полной, Мышонок. Никаких планов на сон. Залюблю — мама не горюй.
Через зазор открываемой двери в кладовку врывается яркий свет, от которого оба невольно щуримся.
— Ула! Ула! — дети вихрем влетают в помещение. — Надевай ему налуцники, Зенька! — кричит довольный племянник. — Давай свои луки! Быстло!
Я отскакиваю в сторону, чтобы не зацепило волной сумасшедшей радости. Мне бы переодеться и побыстрее.