Разведывательно-диверсионная группа. «Братишки» - стр. 7
Какое здесь было небо! Казалось, протяни руку – и достанешь. Бесконечная синяя гладь, редко-редко нарушаемая белым кучерявым барашком заблудившейся в этой бесконечности тучки. Безмерная, безграничная глубина. И где-то там, в этом голубом омуте – песня, понятная только ее исполнителю… И откуда взялся здесь, в горах, далеко от Родины, этот певец?
Жаворонок…
Бойцы вертели головами, словно пытались впитать в себя и навсегда запомнить эту красоту. И только Медведь «накачивал» себя, входя постепенно в боевой транс. Это странное состояние, которое невозможно объяснить человеку, его не испытавшему, но превращающее подчас тихого безобидного паренька в бесстрашную «машину войны». Да еще Бах, знавший горы, их нрав и ожидавший от них любых пакостей, давно вошел в это состояние.
Они настолько уже понимали друг друга, что могли порой не разговаривать часами, зная мысли друга. Вот и теперь они только переглядывались изредка да исподволь занимали самые опасные места во взводной колонне, чтобы, случись что, хоть как-то сохранить своих зеленых «салабонов». Да еще пара сержантов, таких же «дембелей», как и Рашид: Сеня – Павел Семёнов из Свердловска и Гриб – Миша Белый из Полтавы. Они тоже испили этой войны до самого донышка. Именно на них троих и надеялся Игорь, да еще на себя и на то, что дедушка Марс вкупе с Фортуной не отвернутся от них в самый неподходящий момент…
Тишина. Спокойствие и тишина. Такие желаемые и такие непредсказуемые спутницы сопровождали разведчиков, навевая опасное успокоение. И пацаны расслабились, поверили в то, что ничего сверхъестественного или сверхопасного в этом задании нет. Просто отцы-командиры нагнали изжоги не в меру…
Все так же пел свою песню жаворонок. Только с каждым днем песня та становилась красивее и дольше, а сам певец спускался из поднебесья все ниже и ниже. И теперь уже не казался черной точкой в голубом безмолвии, теперь уже каждый из его ратных слушателей мог рассмотреть пичугу. Что-то видел пернатый солист и, может быть, хотел остановить безумцев, шедших навстречу своей судьбе, может, орал во все свое горло об опасности.
Но не о том думали солдаты, не понимали голоса Природы. Мальчишки слышали только песню, и ничего больше. Зря старался жаворонок – глас вопиющего в пустыне…
К вечеру восьмого дня эхо донесло до них звуки далекого боя. Где-то в горах «духи» Ахмад-Шаха, а в том, что это были именно они, не было никаких сомнений, долбили кого-то из «шурави».
– Слышь-ка, командир, а не напарники ли наши по заданию в ловушку влетели, как думаешь? – словно охотничья гончая, настораживая уши, проговорил Бах.
– Может быть, Рашид, может быть. Да, скорее всего так! А ведь какие спецы. – Игорь был суров и задумчив. – То ли нам везет не в меру, то ли нас оставили на закусь.
– Не верю я в везение.
– Да и я тоже.
– Значит, нас посчитали наименее опасными и дают возможность втянуться еще немного в глубь Панджшера… – Сержант был суров не менее своего взводного, но вдруг что-то изменилось в его лице, и Рашид показал в улыбке такой белизны и правильной формы зубы, что лучшие протезисты мира позавидовали бы этому природному эталону. – А и хрен с ним, братишка Игорь, выскочим! Нам ли быть в печали? Выскочим?
Медведь смотрел на своего «замка» и завидовал. У него-то самого такой уверенности не было. И хоть и пытался прапорщик «соответствовать», но у Баха это получалось много лучше. Нет, это была не безрассудная беззаботность, а огромный опыт проведенных в горах экспедиций. Когда всем тяжело или кто-то чувствует шкурой приближение крупных неприятностей, все и случается на редкость плохо, если не находится средь команды весельчак-балагур. Эту роль, вернее, бремя Васьки Теркина и нес на себе Рашид. Сначала в спорте на гражданке, потом во взводе Медведя в армии…