Разин Степан - стр. 32
С саблей, усатый, в синем нарядном кафтане, подошел атаманский писарь.
– И все вы, браты, тут проскочили мимо Азова?
– Не, казак! Иные переволоклись в Миюс с Донца, Миюсом – в море, да и к нам тож пристали.
Толпа прибывала, теснилась; слушали, расспрашивали вновь. Удальцы, чтоб наконец отвязаться, обратились к писарю:
– А ну, пысьменный, кажи ты, что знаешь....
– Чого ему знать? Он у Корнея, у круга сидит!
– Буду я вам, казаки-браты, честь, как запорожской атаман Серко судил с салтаном…
– Эге, добре!
– То послушаем! На бочку, ставай на бочку…
Прикатили бочку, доску поперек дна кинули, подняли писаря:
– Чти-и!
Человек в синем поправил шапку, саблю одернул, вытащил из-за пазухи пачку бумаг, послюнив палец, перелистал и крикнул, взглянув на головы и шапки:
– А ну, не бодайтесь!
Бумагу, которую читать, бережно и медленно развернул, прочел громко: «Кошевой атаман Серко крымскому хану Мураду».
– Эй, чего чтешь? Чти к салтану турскому!
– А ту, к турскому салтану, бумагу я, казаки-браты, в станичной избе заронил, не сыщу!
От многих рук, вскинутых вверх, по белому песку замотались голубые и синие тени.
– А нехай ее чертяка зъест!
– Чти коли крымскому.
– Ну, казаки, чту: «Братья наши запорожцы, с вождем своим воюючи в човнах по Евксипонту, ко-с-ну-ли-сь му-же-ствен-но и самых стен константинопольских и оные довольно окуривали дымом мушкетным при великом султанове. И всем мешканцам (обывателям) царе-градски-им сотворили страх и смя-те-ние и некоторые одле-глей-шие (окружные) селения константинопольские запаливши толь счастливо, з многими добычами до коша своего повергнули».
– То Нечай с Бурляем – запорожцы – хорошо при-виталися с турчином!
– И мы нынь его не забуваем!
Боярин сказал:
– Примечайте, дьяче: шарпальникам государев запрет ништо, приказано им турчина не злить…
Толпа, потная, пьяная, лезла слушать, надеясь, что писарь будет читать бумагу к султану. Солнце жгло головы и плечи. В глубоком небе чуть заметно, как муха на голубом высоком потолке, стоял над толпой какой-то воздушный хищник.
– Куркуль реет!
– Где? Не вижу. Эге, высоко!
– Высоко, бисова шкода!..
Писарь слез с бочки, казаки с моря кричали:
– Ты, пысьменный, пошто Дону служишь?..
– Служи Запорожью!
– Запорожцы никому не продались! Низовики продались московскому царю.
– А бо дай вона выздыхала, царьская Московия, и с царем и з родом его!
– «С турчином греха не заводить, ждать указуз, ведь так, боярин, писано государем и великим князем? – спросил один дьяк.
Боярин, гневно тыча в песок посохом, водя по толпе глазами, сказал шепотом:
– Разбойники позорят поносным слозом имя государево, – не гоже нам быть тут!
Москвичи двинулись дальше.
7
Посреди улицы, в сыром месте, кинув прямо в грязь атласный плащ, разлегся запорожец с двумя пленницами-турчанками. Одну из них он посадил за собой, положив большую бритую голову с оселедцем ей в колени, другая сидела рядом на песке. Косы турчанок из рук казак выпустил и, зажмурив глаза, дремал на припеке. Кривая черкесская сабля в серебряной оправе, кремневый ржавый пистолет лежали у его правой руки.
Закрыв глаза, опустив черноволосые головы на смуглые голые груди, пленницы, видимо, грустили без слез.
Боярин подошел к запорожцу. Дьяки встали поодаль, но старик кивком головы позвал младшего из них: