Разгром - стр. 6
И в Метелице «била… неиссякаемым ключом» «необыкновенная физическая цепкость, животная, жизненная сила», «которой самому Левинсону так не хватало». Оттого Левинсон и испытывал «к этому человеку смутное влечение». Гибкий, стройный богатырь Метелица и внешне абсолютно не похож на Левинсона – маленького, тщедушного, «похожего на гнома», «с рыжей, длинным клином, бородой». Это различие портретных черт усиливает ощущение разницы в их отношении к жизни, в самом их мироощущении. Метелица живет так, как ему хочется, не ограничивая себя, не сдерживая свой размах, «слишком смелый полет… самостоятельной мысли». Эту слишком смелую стратегическую мысль Метелицы сдерживает, должен сдерживать командир отряда – Левинсон. Именно он, воспользовавшись жаркими прениями, незаметно подменил военный план Метелицы своим-«более простым и осторожным». Левинсон обязан это делать: он ответствен за всех, он не может подвергать людей неоправданному риску.
Фадеев, таким образом, соотносит, связывает личное и общее, в центре его внимания, с одной стороны, естественность, порыв, раскованность и, с другой, – сознательное ограничение и самоограничение. Каждое из этих свойств является дополнением другого.
Весьма своеобразно, в движении, властно продиктованном развитием исторических событий, раскрывается соотношение этих качеств характера в сюжетной линии взаимоотношений Левинсона с другим героем – его ординарцем Морозкой.
У этого героя нет тех достоинств, которыми наделен Метелица, но и он тоже абсолютно естествен в каждом поступке, раскован в своем поведении. Но эта раскованность граничит порой с бесшабашностью, близкой к хулиганству.
Вот Морозка, «приподнявшись на стременах, склонившись к передней луке выпрямленным корпусом», плавно идет на рысях перед крестьянами, и автор разделяет здесь их восхищение всадником. Не случайно в его собственную речь переходит выражение крестьян «как свечечка». Он тоже с любовью следит за Морозкой, который едет по долине, «чуть-чуть вздрагивая на ходу, как пламя свечи».
И буквально сразу же, через один абзац, перед нами уже совсем другой Морозка. Уже ничего не осталось от его гордой посадки. Мы видим, как он, «воровато оглядевшись», оборвал чужие дыни, как побежал к лошади, «трусливо вбирая голову в плечи».
Разными гранями оборачивается естественность Морозкиной натуры. В начале книги перед нами – разленившийся ординарец. Ему не хочется выполнять приказы, ему «надоели скучные казенные разъезды» и «никому не нужные» – так ему казалось – пакеты. Ни деловой собранности, ни раздумий, ни усилий воли. Недаром герой тут сопоставлен с его собственным конем, который «походил на хозяина: такие же ясные, зелено-карие глаза, так же приземист и кривоног, так же простовато-хитер и блудлив».
Морозка здесь полностью погружен в таежную летнюю дрему, он сам становится как бы частью благостной, разморенной солнцем природы. В отряде все спокойно, кругом плывет «сытая таежная тишина», «окутанная смоляными запахами». Ощущение зноя то и дело проступает во множестве деталей: парнишка, караулящий овес, – «осоловелый» от жары, полыни в амбаре – «обомлевшие», воздух, в котором слышны лишь кузнечики, – «раскаленный», травы под крестьянской косой – «пахучие» и «ленивые». Все это создает вначале полнейшее ощущение покоя, столь естественно впитываемое героем.