Разговоры в зеркале - стр. 2

Интерес к предшественникам современной ситуации в искусстве также отразился в книге Врубель-Голубкиной. Ей удалось поговорить с последними живыми свидетелями футуризма и акмеизма, которые дают особенную картину процессов и отношений в этой среде. Основное в их разговорах с ней – не бесстрастные факты, а именно страсти, воскрешающие сложные моменты, сомнения, моральные и эстетические дилеммы, сопровождавшие прежнюю литературную и художественную жизнь. Со временем настоящее, живое ощущение процесса, как очаг воспаления, кальцинируется, и потомки потребляют лишь его омертвевшие формы, а именно: литературные и художественные «приличия», системы предпочтений, как будто бы «само собой» разумеющиеся и не подлежащие пересмотру. Публикуемые беседы расправляются с отвердевшими «культурными приличиями» и разного рода «джентльменскими наборами» иногда вполне бесцеремонно.

Вместе с материалами, посвященными прежним годам, в книге опубликован ряд бесед на темы сегодняшнего дня, составленных и записанных в 1990 – 2000-е годы. Общая проблематика этих материалов – критическое рассмотрение того спектра художественных перспектив, внутри которых художник, наделенный способностью к творческому преобразованию, сегодня прокладывает и обосновывает свою индивидуальную траекторию. В этом ключе свое представление об устройстве современной художественной жизни и о своей позиции в этом профессиональном и творческом мире излагает в беседе с Врубель-Голубкиной Илья Кабаков. Прогнозы и анализы социальных, экономических и геополитических ситуаций, связанных с искусством, сделанные в этих беседах, сами уже стали частью истории, их интересно перечитывать и оценивать с точки зрения того, насколько они были верны, и сегодня мы уже знаем, кто из участников диалога был прав. Не так обстоит дело с чисто художественными вопросами. В 1990 – 2000-е годы простые понятийные оппозиции, еще действовавшие на исходе «классического» модернизма, перестали существовать. В постмодернистской теории инновативная художественная интенция была подвергнута деконструкции как своего рода миф; искусство и литература, настроенные на рефлексирующее повторение, оперирующие многослойным вербальным языком и референциями к другим произведениям и текстам, вышли в пространство актуального. Эта смена парадигмы вызывает массу новых вопросов. Как ориентироваться на этом поле умножающихся игроков, на чем строить свой отбор и концепцию творчества? Не создаются ли здесь особенно комфортные условия для консервативной или подражательной художественной ментальности, а также для разного рода прагматизма? Существует ли в «постсовременности» современное искусство в уже упомянутом выше смысле? И чем отличается постмодернизм и концептуализм в России от его западных прототипов? Что такое еврейская идентификация в искусстве? Плодотворно ли постоянное возвращение соц-арта в новое обращение? Этим проблемам уделяется немалое внимание на страницах книги. Поразительно, но окончательная ясность в этой области так и не наступила, и интерес ко всему этому спектру художественных дилемм, как и само вопрошание, не устарели.