Разговоры со спящими - стр. 6

Вот же уснул. Сперва с животиком мучились, потом не мог угомониться. А что сделать, если вечером не могу не выпить глоток. А потом другой. А утром понимаю, что не надо было – его, маленького, кормить снова и снова нужно, а я выпила, в груди не молоко, а ядреная простокваша. Остаются смеси. Ах, эти смеси… В них натолкают разного, от чего и пучит и выворачивает. Прочитаешь состав, хочется выбросить, а он-то тянется, вот и даешь. И укропная вода не помогает. «Эспумизан» извела. Потом даешь слово, а к вечеру повторяешь после ужина, а ночью открываешь новую банку и разводишь, морщась. И снова обещание, и еще одна банка. По-другому невозможно. И снова крик, и снова этот взгляд: «Помоги мне, почему я кричу? Мне это неприятно. А-а!» Блин! Я сдерживаю себя, чтобы не сказать какую-нибудь гадость. З-зззз-з. Так и просится наружу. Такие мысли. З-зззз-з. И про падение, и желание свернуть шею, проколоть глаз. И про окно. И подушкой. (Успокаивается, всхлипывает.) Вот так. Я тебя люблю, только когда ты кричишь и не слышишь моего «ради бога!», то мне хочется ударить тебя так, что… тихо, тихо. Надо выпить.

Кладет ребенка, уходит, ребенок издает крик во сне, за стеной резко включается и выключается телевизор, она возвращается с бокалом, оправдываясь.

А что? Папки нет и не будет. А живот – это у нас семейное. Мама – чуть что, все своей сестре отдавала: и обед, и ужин порой, та же была младше, а отец – он так и умер от переедания. Весь день ничего не ест, а вечером придет и как наестся! Вот и ушел в тот мир сытым. Я к нему еще перед сном подходила, чтобы он лекарство выпил, он у меня взял, в руке зажав, уснул. Хре-хре. Хрю-хрю. Сделал вдох, а выдохнуть не смог. Если бы я жила с мамой, то она бы с тобой, и у меня… как только подумаю, как бы все получилось. Только и она тоже. Все уснули. И сестра от приема внутрь. И мама неосторожно приняла успокоительное. И папа. Хрю-хрю. Все спят… (Следующее она говорит быстро, как будто старается таким образом успокоить себя.) По мне, спать нужно много, чтобы не оставалось времени на плохие дела. А то, что остается, – нужно говорить, чтобы не обрывать жизнь. А так замолчишь, проснется и снова в крик, то все… Поэтому и гуляем мы больше, и купаемся тоже. Чтобы уставать. И спать по-другому.

Пауза здесь нужна. Во время этой паузы девушка рассматривает своего спящего ребенка, но нет в ее взгляде умиления, что свойственно матери по отношению к своему ребенку, а больше напряжение.

Родились мы слабые, чуть больше килограмма, думали – не жильцы. Да и этот «дущ» вечно в градусе, вот и получился «высококачественный» продукт, правда, с истекшим сроком. Первые три месяца прятались, он приходил, все так же спал, прятала под подушку его вещи, а потом заприметил. Я не знаю, чего ждала, но точно знала, как только скажу ему об этом, то больше не увижу. Поэтому тянула до последнего. Мог бы и вообще не заметить. Я слышала, что есть такие семьи, в которых отцы настолько зарабатываются, что забывают, сколько у них детей. А что – нормально. Когда бы он приходил, малыша в соседнюю комнату, а сами… Я думаю, справилась бы. Что ему надо – этого и того. Меня и буйвола на тарелке. Но фокус не удался, живот мой стал заметен, да еще тошнота в тот вечер открыла его узкие глаза. Смылся, конечно. Мне не нужно было в душ уходить, напевать и намыливать, прямо так и сказал: «Мне здесь делать нечего, коли так». Вот удод! Ушел и не приходил больше. Все. Да мне и не того даже. Успевай менять. Да, появился еще один. Ему нужно было попробовать с такими, как я. Тоже женатый, тоже не храпит, но не так одиноко. Обходимся без ночевки, спит всего час, а потом как ветер – фьють, и нет его. Не успеваю поговорить. Хорошо, что ты у меня родился. Какой-никакой, но уже мужчина. С тобой мы разговариваем. Я тебе рассказываю про все. А ты меня слушаешь, спишь и… только живот, но есть укроп и «з-ззз», только соседи не понимают.