Разговорчики в строю - стр. 9
Весь химвзвод стоял в упоре лежа и пел: «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой», и так далее.
Резинкин, стоя в упоре лежа, глядел на девок, которые что-то помечали в своих блокнотиках. Вот, наверное, напишут в статьях, какие есть необычные упражнения в российской армии.
После того как песню кое-как прогорланили, Холодец встал рядом с Мудрецким и скомандовал:
– Кто последний, – имелось в виду останется стоять в упоре лежа и не рухнет, – тот на завтрашний день будет освобожден от службы и сможет проваляться на кровати целые сутки, временно забыв о нахождении в части. Только кушать вставать, и все.
Пацаны завелись. В самом начале Резинкина заставляли отжиматься, и, на удивление, он делал это легко, мог большое число раз повторить одно и то же движение. Сейчас он был явным претендентом на победу и стоял в упоре лежа, упираясь только носками ног и руками в асфальт, и усиленно потел. Химзащиту никто ведь не снимал. Он чувствовал, как по нему струятся ручейки пота, – тело обильно отдавало влагу. По лицу тоже текло.
Один за другим падали его сослуживцы. Простаков держался, но вскоре и он рухнул. Остался Резина да сержант Батраков. Батрак стоял, как скала, но и она дала трещину секунд через двадцать. Последним оказался Резинкин.
Комбат был доволен – спортивный праздник удался. Девушки зааплодировали. Пришлось и самому главному командиру что-то сулить. Он подозвал победителя к себе и пожал цепкую руку Резины своей здоровой ручищей.
– Молодец, – похвалил он. – Что хочешь? – потом сам себя поправил: – Нет, ну это, конечно, слишком. Давай так, майор Холодец тебе один день отдыха пообещал, а я тебе три дня к отпуску.
Резинкину бы разулыбаться да отблагодарить, но он прекрасно знал, что сегодня комбат дни к отпуску прибавит, завтра отнимет – в результате ничего не будет.
– Разрешите, товарищ полковник, ответное слово! – попросил взмыленный рядовой. Не ожидая ничего такого, Стойлохряков скривился, но все-таки дал добро, не позориться же перед гостями. Попробовал бы он у него ответное слово попросить, когда никого постороннего на территории части нет, он ему дал бы возможность поразглагольствовать, разгребая помои. Но сегодня другой день. Журналисты приехали в часть, и надо держать марку.
– Да, – согласился он. – Сейчас вот наш товарищ поприветствует вас, так сказать, от рядового и сержантского состава.
– Спасибо, – поблагодарил Резинкин и спустился на две ступенечки вниз. – Дорогие журналисты, – начал он и после этого смотрел только на девушек, – знайте, пожалуйста, что мне легче вас всех по очереди трахнуть, чем здесь на плацу горбатиться. Думаю, в этом случае вы остались бы более довольными, нежели наблюдая за всем этим представлением.
Девки не сели только потому, что некуда. А тем временем Резинкин приложил руку к кепке и справился у своего начальника:
– Разрешите идти?
– Иди, – улыбался Стойлохряков, – иди. Становись в строй, сынок.
Через полчаса Резинкина выцепили. Нервно дергающийся майор лично сообщил ему, что он сегодня идет в наряд по парку и проводит в этом наряде еще как минимум три дня, для того, чтобы, не дай бог, кто-нибудь его непрезентабельную рожу на видеокамеру не заснял и ненормативную лексику на диктофон не записал.
Строго говоря, оскорбление было нанесено лишь гражданским лицам, которые не попадали под юрисдикцию армейских законов. Соответственно, и воздействовать на рядового строго по законам подполковник не мог. Единственное, на что он был способен, так это запрятать его в парк. И здесь дело было не только в законах, а в том, что в принципе-то солдат был прав – вся эта показуха, кому она нужна в их поселке Чернодырье, для чего?