Раздрай. Сборник рассказов - стр. 6

– У меня семья, – твердил он. – Новая жизнь.

Так ни до чего и не договорились. Решили только, что в понедельник Алла Петровна Лерку обратно к деду отвезёт.

Лежит Лерка, про жизнь думает. Ничего не хочет. Слышно как в ванной вода плещется. А так тишина. Девочка поднялась, оделась потихоньку, отыскала тетрадку и нацарапала крупными буквами: «Я ушла». Глупо. Как будто и так непонятно.

Позвала Лерка Грея, взялась за его ошейник и выскользнула из квартиры. Бегом преодолела несколько этажей, выскочила на улицу. И сразу наткнулась на деда. Тот стоял у подъезда, щурясь от яркого солнца.

– Ты чего тут делаешь? – пробурчала Лерка.

– За тобой приехал.

– Ну, конечно! Врёшь!

– Чего мне врать-то? Сказал за тобой – значит за тобой.

– Ага, а вчера где был?

– Дела у меня были.

– Водку пил? – выпалила Лерка и сама испугалась сказанного, голову опустила.

Дед только захохотал, потрепал за ухо:

– С доктором разговаривал. Лечится поедем.

– Куда? – спросила Лерка.

– В область, а не поможет, в Москву.

– А деньги откуда?

– Скопил немножко.

– На похороны?

– На похороны.

– А ты как же.

– Ничего. Как-нибудь похоронят. Не оставят на земле лежать.

Лерка заплакала:

– А вдруг меня не вылечат?

– Вылечат!

– Не вылечат!

– Тогда слепой останешься! – захохотал дед, и увидев изменившееся лицо внучки, добавил:

– Какая же ты, дурёха! – неуклюже обнял и прижал к себе. От него сильно пахло чесноком, немытой одеждой и ещё Бог знает, чем.

И вот этот в общем-то неприятный запах показался Лерке самым родным и близким. И она вдруг поверила, что всё будет хорошо.

Ровно двадцать один день продлилось Леркино счастье. Началось оно хмурым мартовским утром, когда промчался по двору Юрка Савостин, обернулся неожиданно, улыбнулся широкой улыбкой и показал Лерке большой палец. А потом снова умчался. Было это ещё и не счастьем вовсе, а лишь его предвестником, крохотным звоночком, первым и таким долгожданным.

Дело наверняка в новых очках. На прошлой неделе приезжал папа, и Лера вместе с ним, дедом и папиной женой Лидой ходила в «Оптику». Вид у папы был страдальческим. В его памяти ещё было живо воспоминание о бывшем тесте, гоняющимся за ним с топором. И только присутствие Лиды, вцепившейся в его руку мёртвой хваткой, удерживало мужчину от позорного бегства.

– Выбирай, что нравится, – великодушно предложил дед.

– За чей счёт банкет? – пробормотал папа, но, получив тычок от жены, замолчал.

Лера выбрала тонкую золотистую оправу с резными крылышками по бокам.

– Вот эту нам! – сообщил дед. – И стёкла эти… чтоб не царапались!

Увидев окончательную сумму, папа побледнел и беспомощно заозирался:

– Иван Андреевич, вложитесь? – заикнулся было папа, на что дед демонстративно отвернулся и направился к двери.

Дело точно в очках. В чём же ещё? Точно не в Леркином лице или фигуре. Красавицей она себя не считала: лицо слишком круглое, руки чересчур длинные, а вот ноги коротковаты.

– Красотуся, – говорит иногда мама, но Лера ей не верит. И дело тут не в ироничном мамином тоне, а в том, что будь Лера красивой, то всё в её жизни складывалось бы иначе. В свои почти тринадцать она ошибочно полагала, что всё дело именно в красоте.

Будь она красивой, то жила бы дома, а не в этом дурацком интернате.

– Дурёха, – говорил дед. – Любят не за это.

– А ты меня любишь?