Раздрай. Сборник рассказов - стр. 3
С Леркой ведь, действительно, что-то неладное творится. Вчера, например, подъехал к остановке автобус. Лерка в него и влезла. Уселась впереди, а водитель вдруг говорит:
– Деньги за проезд передаём.
– Какие деньги?
– Я тебя что, бесплатно возить должен?
Оказалось, что это и не школьный автобус вовсе. А Лерка не заметила. Жёлтый и жёлтый. Лица пассажиров так расплылись, что и не поймёшь, кто это – школьники или взрослые из соседней деревни.
Никто к Лерке не вышел. Она постояла немного да и потопала домой потихоньку.
3
Дед спал, отвернувшись к стене. В доме пахло несвежей одеждой, навозом, чесноком и ещё, Бог знает чем. Лерка зашвырнула рюкзак в угол, а сама уселась на крыльце, раздумывая, чем бы заняться.
Смотрит Лерка на заросший огород, на покосившийся забор и плачет. Не от запустения, а от того, что не вышла к ней Алла Петровна, не пожалела. Не поверила, наверное. Лерка и сама себе не верит. У неё ведь как бывает: наткнёшься в телевизоре на передачу про здоровье, а там об инфаркте рассказывают. Лерка сразу думать начинает, а вдруг у неё тоже сердце больное. Хорошо бы! Только чтоб не сильно больное, чтобы не умереть. Здорово тогда будет! Мама к себе возьмёт, или папа. А ещё лучше, чтобы они все вместе жили. И дед пусть с ними живёт, Лерке не жалко. И будут все Лерку любить и оберегать, подарки дарить разные… Бывало так надумаешься, что и вправду начинает колоть где-то под лопаткой, и не знаешь тогда, радоваться или плакать.
– Чего уселась? – щёлкнул по по темечку узловатый палец. – Заняться нечем?
Лерка вздохнула.
– Развздыхалась! Тоже мне страдалица! – дед присел рядом, оторвал кусок от старой газеты, нащупал за рассохшимися досками жестяную коробочку с табаком и принялся закручивать самокрутку.
– Чего тебе не живётся? – начал он. – Небогато, конечно, зато живы-здоровы. Мамка твоя нет-нет, а приедет. Папаша твой, кабы совесть имел, тоже бы с тобой виделся.
– Придёт он, как же! – забормотала Лерка, уткнувшись в колени. – Сам его по двору гонял!
– Испугался, значит! Старика испугался!
– Не тебя! Топора твоего.
Дед захохотал, запрокинув голову.
– Я ж так, для острастки! А он бежать! Трус он, трус и есть!
Лерка папу жалеет. Ну, кто, скажите, захочет быть порубленным в мелкую щепку? И ничего такого он в тот раз не сказал. Ну, заметил невзначай, что деду поменьше бы пить следовало. А у того под лавкой как раз топор валялся. В общем, никто не виноват. Если бы Лерка папу увидела, то обязательно объяснила бы ему, что всё произошло из-за глупого стечения обстоятельств, и он может приходить как раньше, можно даже совсем без подарков.
Лерка снова вздохнула.
– Ох, и жизнь-то твоя горемычная! – запричитал, издеваясь, дед. – Ох, доля тяжкая! Пашешь с утра до ночи, сиротинушка окаянная!
Сиротинушку Лерка никак не могла простить.
– Замолчи! – зашипела она тихо, вполголоса. Дед услышит, разозлится, орать начнёт. – Перестань!
А тот пуще прежнего заливается:
– Ох, и несчастная твоя долюшка!
И противненько так похихикивает. Словно не понимает, что клокочущий вулкан в душе у Лерки, того гляди рванёт.
– Да ты не знаешь ничего! Не понимаешь! – не выдерживает она.
– Да как же тебя понять, если ты не говоришь ничего, только вздыхаешь?
– Я же говорила! Говорила! – чуть не плачет Лерка. – Ты слушал тогда? Больше не хочу! Надоело!