Разделенные сном - стр. 14

В следующее мгновение происходит что-то совсем невероятное – Гри’ашн зачерпывает непонятное варево, пробует его и протягивает ложку ко мне, будто желая меня покормить. Мои руки висят вдоль тела, я не могу сама их даже поднять. Наверное, поэтому он так? Я не думаю, что Гри’ашн хочет меня отравить, но зачем он так делает? Не понимаю. Я аккуратно слизываю чуть тёрпкую нежную массу с незнакомым вкусом и… Тут Гри’ашн будто бьётся в конвульсиях и падает лицом в тарелку, лёжа без движения. Нас отравили? Он умер? Значит, сейчас умру и я?

Я зажмуриваюсь, дрожа от ужаса, но ничего не происходит, а Гри’ашн через некоторое время поднимает лицо, часто дыша, как маленький зверёк. В его глазах – отражение такого же страха, как и у меня. Если он жив, что это было?

– Н-наказали… – чуть заикнувшись, тихо объясняет он. – Н-нельзя т-так д-делать… – наверное, моё лицо очень уж красноречиво.

– Ты не умрёшь? – очень тихо спрашиваю я.

– Б-бывало и ху-хуже, – говорит он, отчётливо заикаясь.

Тут я понимаю: я обречена. Мне никогда не стать богом, да и вряд ли это – обычное обучение. Я осознаю: отныне в моей жизни будет только боль, страшная боль, и ничего другого. Как же я хочу умереть!

С трудом найдя в себе силы, я, глядя на пожертвовавшего собой ради меня мальчика, начинаю медленно есть. Варево уже не кажется нежным. Оно, будто песок, с трудом протискивается в глотку, а мне опять страшно, отчего попадать в рот ложкой сложно. Я промахиваюсь, попадая то в нос, а то и в глаз. В груди горячо, как будто меня на плиту посадили, было так один раз в детстве. Почему я тогда не умерла?

Закончив, с грехом пополам с едой, я поднимаюсь из-за стола. Стою я, правда, так себе, комната явственно качается, но Гри’ашн поддерживает меня.

– Пойдём, погуляем, – предлагает он мне.

Я вскидываю на него глаза – ведь я даже стою с трудом, какое уж тут «гулять»? Но, видимо, Гри’ашн знает, что говорит, а мне… мне уже всё равно. Боль здесь намного более страшная, чем была, поэтому мне остаётся только покориться. Поэтому я киваю ему, пытаясь сделать шаг.

Почти повиснув на Гри’ашне, я добираюсь до той штуки, что поднимала нас, теперь она опускается. Он буквально на себе вытаскивает меня на улицу, при этом перед моими глазами какое-то марево, отчего я ничего не воспринимаю. Думая, что мы останемся вблизи входа, удивляюсь, когда Гри’ашн утаскивает меня куда-то в сторону, чтобы усадить на низкой скамейке у какой-то воды. Наверное, это озеро.

– Подыши, – предлагает он мне. – Считаешь про себя до трёх – это вдох, потом опять так же – выдох. Давай вместе.

Некоторое время мы старательно дышим. Перед глазами немного проясняется, я вижу вокруг лес, а прямо перед нами – небольшое озеро. Поблизости никого нет, отчего Гри’ашн, внимательно осмотревшись, облегчённо вздыхает.

– Скажи, – решаюсь я спросить, – а такое воспитание болью – нормально? Тот, кто может её испытать и выжить, становится богом?

– Они не боги, – Гри’ашн понимает, что я хотела сказать. – Просто Высшие, в отличие от нас. Мне нельзя говорить о нашем с тобой статусе, – поясняет он.

– Значит… – я задумываюсь, пытаясь понять, что это значит, но Гри’ашн снова разрушает мой мир одной лишь фразой.

– Это игра, – говорит он, и всё становится на свои места. – Игра Высших.