Разбойничья злая луна - стр. 117

Машинально перешагивая через мнимые пригорки и жестоко спотыкаясь о настоящие, Перстков одолел метров десять и, обессилев, прилёг под ивой, которая тут же принялась с ним заигрывать – норовила обнять длинными гибкими ветвями. На ветвях росли опять-таки глаза – томные, загадочные, восточные. Реяли также среди них алые листья странной формы. Эти, складываясь попарно, образовывали подобия полуоткрытых чувственных ртов. Николай был мгновенно ими испятнан.

– Ты, дура!.. – заверещал Перстков, вырываясь из нежных объятий. – Ты что делаешь!..

В соседнем домике кто-то всхрапнул, заворочался, низко пробормотал: «А ну, прекратить немедленно!..» – перевернулся, видно, с боку на бок, и над исковерканной турбазой «Тишина» раскатился раздольный баритональный храп.

Рискуя расшибиться, Николай побежал к коттеджу № 4. Комната была перекошена, как от зубной боли. На койке, упираясь огромными ступнями в стену, спал человек с двумя профилями.

– Гриша, Гриш!..

Спящий замычал.

– Гриша, проснись! – крикнул Николай.

Человек с двумя профилями спустил ноги на пол и сел на койке, не открывая глаз.

– Гриша!

Ведущий актёр ТЮЗа Григорий Чуский разлепил веки и непонимающе уставился на Персткова.

– Никола, – хрипловато спросил он, – кто это тебя так?

Затем глаза его раскрылись шире и обежали перекошенную комнату. Он посмотрел на хлебный нож, лезвие которого пустило в стол гранёные металлические отростки, на странный предмет, представляющий собой помесь пивной кружки с песочными часами, – и затряс профилями.

Потом вскочил и с грохотом устремился к выходу. Двери как не бывало – в стене зиял пролом, что тоже, несомненно, было обманом зрения, и Николай в этом очень быстро убедился, бросившись следом и налетев на косяк.

– Н-ни себе чего!.. – выдохнул где-то рядом Чуский. – И это что же, везде так?

– Везде! – крикнул Николай, отрывая руку с присосками от ушибленного лба.

– Н-ни себе чего!.. – повторил Чуский, озираясь.

Часть лица, примыкающая к его правому профилю, выглядела испуганной. Часть лица, примыкающая к его левому профилю, выражала изумление и даже любопытство.

– А как все вышло-то?

– Рыбу я ловил! – закричал Перстков. – Пока клевало – все нормально было. А подсёк…

Турбаза напоминала кунсткамеру. Мало того, через каждые несколько шагов это нагромождение нелепостей преображалось. Наклонённый, подобно шлагбауму, шест со скворечником над коттеджем № 8 внезапно выпрямился; но зато сам скворечник превратился в розовую витую раковину, насквозь просаженную мощным шипом. От раковины во все стороны мгновенно и беззвучно прокатилась волна изменений, перекашивая небо и деревья, разворачивая домики, заново искажая перспективу.

Как ни странно, актёр спотыкался мало. Причина была проста: он почти не глядел под ноги. Николай предпочитал держаться справа, потому что левый профиль Григория доверия не внушал – это был профиль авантюриста.

– Ну что ты всё суетишься, Никола! – скрывая растерянность, актёр говорил на пугающих низах. – Ну странное что-то стряслось… Но не смертельное же!..

По левую руку его золотился штакетник, местами переходя в узорную чугунную решётку.

– Да как же не смертельное! – задохнулся Перстков. – А книга моя «Другорядь» теперь не выйдет – это как? А чего мне стоило пробить первый сборник – знаешь?.. Не смертельное… Ты посмотри, что с миром делается! Может, теперь вообще ничего не будет – ни литературы, ни театра!..