Рай под колпаком - стр. 10

Верунчик смотрела на меня во все глаза. В расширенных чёрных зрачках читалось то ли изумление, то ли восхищение, то ли…

– Блядство – вот как это называется, – безапелляционно брякнула она. В свои юные годы Верунчик была прагматична до мозга костей.

– Всё, закрыли тему! – раздражённо поморщился я. Тоже, нашёл, кому лекции о морали читать.

Но Верунчик на этом не успокоилась. Видимо зацепили мои слова до крайней степени.

– Флёр ему подавай… – бурчала она, не глядя на меня и усиленно налегая на шурпу. – Романтику… Экзотику… Это, надо понимать, чтоб у неё поперёк была… И сама с тремя сиськами…

– Успокойся, – примирительно сказал я и положил ей ладонь на плечо.

– Да ну тебя!

Она стряхнула мою ладонь, отвернулась, смахнула с ресниц слёзы.

– Честное слово, не хотел обидеть. Хочешь, коньячку закажу? А Афанасию морду набью и освобожу тебе на сегодня от работы?

Верунчик замерла в кресле, немного подумала.

– Нет, – рассудительно сказала она. – Не надо. Афоне сегодня деньги очень нужны, а кто меня защищать будет, если ты его выключишь как в прошлый раз?

Она снова взяла ложку, доела шурпу, отодвинула горшочек в сторону.

– Вот, а говорила, что порция на троих, – хмыкнул я. – Пополнеть не боишься? Клиенты разбегутся.

– Калорий с клиентами, знаешь, сколько расходуется? – бесхитростно ответила она. – Говорят, что трахнуться один раз, это как вагон дров разгрузить. А у меня за смену иногда три-четыре таких вагона… Не до жиру, быть бы живу. – Она пододвинула к себе судочек с селёдкой в винном соусе, попробовала. – Это что – селёдка? Совсем непохожа…

И тут я понял, что полезного могу выведать у Верунчика.

– Слушай, Верунчик, а ты всех своих клиентов помнишь?

Она посмотрела на меня как на дефективного.

– Ты чего, смеёшься? Ещё у токаря поинтересуйся, все ли он болты и гайки помнит, которые за смену выточил.

– Что, совсем никого не помнишь?

– Нет, почему же, – глаза у Верунчика подёрнулись томной поволокой, и она даже перестала есть. – Некоторых помню…

– Не было ли среди них некоего Викентия Павловича Ремишевского?

– Ты чего, Артёмушка? – жеманно улыбнулась она. – Я ведь их не по именам помню…

– Он здесь, неподалёку, в двух кварталах от ресторана работает. Замдиректора банка «Абсолют». Вполне может в «Chicago» обедать.

Улыбка у Верунчика стала ещё шире.

– Их профессиями, тем более, не интересуюсь, – уточнила она. – Разве фотку покажешь, может, узнаю.

Я вынул ручку и на салфетке секунд за десять набросал портрет Ремишевского.

– Ух, ты! Как живой… – восхитилась Верунчик. – Да ты художник, Артём! А меня сможешь?

«Как живой…» – рефреном отдалось в сознании. Определённо, видела.

Я быстренько набросал и её портрет, естественно, приукрасив. Нарисовал улыбающуюся, с чуть большими, чем на самом деле, глазами, искрящимися весельем.

– Вот это да! А красками на холсте сможешь? – загорелась Верунчик. – Я в комнате у себя повешу…

– Портрет маслом дорого стоит. Твоего годового заработка не хватит.

– Опять лапшу на уши вешаешь? – Она подозрительно уставилась на меня. – Видела я картины местных мазил – они в сквере Пушкина каждый день торгуют. Самая дорогая сотню деревянных стоит.

– Извини, соврал. – Я сделал вид, что сконфузился. И соврал второй раз: – Не умею я красками рисовать.

– Жаль… – расстроилась она, продолжая рассматривать свой портрет. – А здорово было бы… Я уже портрет в своей комнате на стене представила… Люсяка от зависти лопнула бы…