Рассветы Иторы - стр. 22

За спиной раздались первые ахи и охи зевак, но это ещё ерунда, веселее будет, когда настоящая толпа соберётся, а она соберётся непременно.

Он решительно тронулся в путь, стараясь держать гарду повыше, чтобы острие не шаркало по мокрому камню. Главное теперь – не оглядываться. На эти бледные от страха лица, на эти сжатые от ненависти губы.

Люди знали, что означает его визит. Не в деталях, конечно, нечасто мужчины его рода здесь бывали за последние круги, но то всякому ведомо, что вестники зла неумолимы, ничего хорошего от возвращения изгнанника не жди, вопрос лишь в масштабе грядущей беды.

И кого волнует, что гонец не виновен, всё едино доносящиеся из-за спины первые досадливые крики были обращены не к тем вестям, что он нёс, а к нему самому.

Что тебе здесь надобно, пёс безродный.

Ха, будь он на деле тем безродным, только бы его здесь и видели. Нелепая судьба, служить народу, который его об этом нисколько не просил. Им пугают детей. О нём рассказывают небылицы. Хвала Иторе, хоть на улицах не узнаю́т вне положенного ритуала. А всё потому, что даже самый его образ в рамочке есть дурное предзнаменование и ни одна добрая хозяйка такового в родном дому не потерпит, во избежание. Да никто и не настаивает.

Другое дело обнажённый Предатель, чёрный плащ из меха зверя ургуара и серебряный обруч как символ родового проклятия.

Почто тебя Дофин Гарнийский по пути не прихватил.

О, это отдельная история. Его, конечно, многие жаждали сыскать да запереть в темницу до выяснения, а в Гарни на то цельный культ, считается, что будучи взятым в полон, он дарует гарнийским предателям вожделенную свободу, мол, регент Восточной Тиссали за тот полон разом простит измену времён Войны Завета и обещает долгожданное отпущение. И ведь содют в железа каждую зиму каких-то безвестных бродяг, да всё без толку.

Гарнийский удел, стоило плохонькому миру с харудами немного закрепиться, остался сущим недоразумением на карте, и если для тиссалийцев сопредельное государство было лишь поводом для насмешек, то для их рода каждый следующий Дофин служил немалым поводом для ненависти. Давнее подлое нападение тёмной гарнийской ночью вызывало в нём ничуть не потускневшие эмоции. Даром что никаких надежд избавиться хотя бы от этого груза былого не оставалось.

История Средины вообще была собранием старых обид, былых мерзостей и прошедших измен. И с новыми кругами груз оных только продолжал расти.

Его губы исказил неприкрытый оскал. Вот и первая часть безумного спектакля.

Два латных алебардиста с жестяным грохотом скрестили перед ним древки.

– Ты изгнан и недостоин этих стен, немедленно оборотись!

Гнилые боги, вы бы хоть слова как следует выучили.

– Я ведаю про детали уговора, страж, и затем требую предстать пред очами Совета!

– Так подтверди же, что ты достоин сего!

И далее по тексту.

Его донельзя изводили все эти пустые напыщенные речитативы стародавних оборотов, ритуальные помахивания плюмажами и расшаркивания в духе каких-то дурных тропических птиц. Над ним, как и прежде, нависала громада Белой цитадели, и потому у него напрочь заканчивалось всякое терпение. Вместо очередной бессмысленной реплики хотелось врубить с плеча, чтобы зубы полетели прочь в кровавых ошмётках. Парадные гриди Пресветлого, ох, Итора Всеблагая. Бежал бы ты отсюда, мальчик, покуда цел. Предатель – не боевое оружие, но в умелых руках даже простая палка смертельна.