Рассказы озера Леман - стр. 24
Подходя, я услышала, как полицейский несколько раз повторил слово papiers, что означает «документы», а увидев меня, ткнул в сторону Дражена пальцем и не столько спросил, сколько заявил: bohémien? Я поняла, что он принял Дражена за цыгана. И неудивительно: высокий, худощавый, черноглазый, с длинными, слегка вьющимися темными волосами, он вполне мог бы затеряться среди обитателей «кочевого племени». В довершение картины наряд на нем был соответствующий: какая-то выцветшая заляпанная майка и потерявшие форму и цвет шорты. А в каком он мог быть виде, работая целый день на раскаленной кухне?
В общем, если бы не мое вмешательство, то загремел бы Дражен в полицейский участок. Но я, изобразив на лице самое почтительное из всех доступных мне выражений, на хорошем французском вежливо и подробно рассказала стражу порядка, как я, бедная студентка, подрабатываю здесь, устаю страшно, и вот попросила своего petit ami5 помочь мне мыть посуду, а то ведь никаких сил больше нет. Сбегала за своими документами, которые, естественно, были в порядке. Полицейский, молодой и в общем-то симпатичный парень, выслушал меня с сочувствием. Поинтересовавшись для видимости, где же документы моего друга, он вполне удовлетворился объяснением, что они дома. А поскольку я тут же назвала и свой адрес, то он, для проформы записав его, вежливо попрощался и пошел в ресторан – выпить наконец чего-нибудь прохладительного.
Я ожидала, что Дражен просто поблагодарит, но вместо этого он внимательнее, чем обычно, посмотрел на меня оценивающим взглядом, а потом вдруг выдал:
– Ну что же, раз тебе этого хочется, придется стать твоим petit ami.
– Вот еще, очень нужно, – его странное заявление застало меня врасплох.
– Уж раз начала меня спасать, то придется эту роль доиграть до конца. Взгляни, полицейский-то на нас смотрит.
Тут он подошел ко мне, притянул к себе и поцеловал прямо в губы.
Ошарашенная такой наглостью, я не решилась дать ему пощечину. А так хотелось! Но уж слишком театральный жест. К тому же полицейский действительно смотрел на нас. Пришлось просто повернуться и уйти.
Я была уверена, что на этом все и закончится, но вечером, когда все собрались на террасе, Дражен подошел к парню, сидевшему на стуле рядом со мной, и заявил.
– Пересаживайся, здесь я буду сидеть. Ты что не знаешь, что она моя girl friend6?
Я попыталась обратить все в шутку, рассказав о происшествии, но Дражен не унимался. Он оказывал мне преувеличенные знаки внимания, обращался ко мне не иначе, как amore mia7, говорил какие-то избитые комплименты, а его рука, лежавшая на спинке моего стула, постоянно соскальзывала на мое плечо.
– Слушай, прекрати сейчас же! – мне действительно надоел этот спектакль.
Дражен угомонился, но не отсел от меня, а просто перешел на нормальный язык, и мы смогли впервые за все время по-человечески поговорить. Кстати, тут я и выяснила, где Дражен выучил русский. Оказалось, что он долго жил в Москве, где его отец работал в отделении хорватской фирмы. Узнала также, что он приехал в Женеву в надежде устроиться на работу в одну из многочисленных международных организаций.
Надежды Дражена найти приличную работу, не имея здесь практически никаких знакомств, показались мне весьма наивными. Но он уже и сам достаточно пообивал пороги в различных учреждениях, чтобы понять, насколько это трудно. Дело осложнялось тем, что Дражен выучился ни много ни мало как на философа. Очень нужная в наше время специальность! Тем более в Женеве. Времена, когда жители Женевы снисходительно относились к такому бесполезному, по убеждению всякого истинного кальвиниста, занятию как философия, остались в восемнадцатом веке. Да и то, исключение сделали лишь для Жана-Жака Руссо, – ведь он родился в этом городе. А вот Вольтер, поселившись сначала в Женеве, вскоре предпочел переехать в небольшой приграничный городок во Франции. Видимо, женевцы дали понять, что одного философа, с которым у них было немало хлопот, им явно более чем достаточно.