Рассказы из пиалы (сборник) - стр. 15
Однако когда появлялся Лайло со своими присными, становилось ясно, что наше шакальство – забава, щекотка нервов, игра; а эти пришли на промысел, на серьезное дело. Мелькали в палисадниках тихие темные тени, быстро и деловито срезались самые лучшие, должно быть, еще днем, на ясном свету, примеченные кисти. Если было высоко, в ход шла «шакалка» – шест с укрепленным на конце бритвенным лезвием. Через пять минут все кончалось. Уже открыто гомоня и безжалостно ступая прямо по цветам, они выбирались из палисадника – все странно резкие в движениях и поступках. Водительствовал Лайло.
Как-то раз он появился днем, и один. У помойки валялся ржавый бельевой бак, прогрызенный тлением со дна и по бокам. Лайло вынул рогатку. Бак глухо ухнул, прошибленный насквозь, и с той стороны ржавое железо завернулось вокруг дырки рыжим цветком. Лайло с удовольствием прошиб еще одну дырку. И еще одну. В этот момент подкравшийся сзади Едрен Едреныч схватил его за ухо. «Мер-ррр-завец!» – рычал Семенкин, а Лайло вдруг двинул его локтем под дых и отскочил в сторону. «Оп!» – сказал Семенкин, багровея. Он сделал было шаг, но Лайло уже выудил из кармана камушек и растянул резинку. Уж не знаю, что увидел Едрен Едреныч в его сощуренных желтых глазах, только он тут же повернул и посеменил в другую сторону, закрывая затылок ладонями и пригибаясь. Бух! – раздалось за его спиной, и Едрен Едреныч, споткнувшись, чуть не упал. Однако это был всего лишь пробитый в очередной раз бак.
А когда, бывало, он проходил двором, возвращаясь с охоты, и штук десять горлинок, вытянув тощие шеи, висели на бечевке у него на поясе, то уж никак нельзя было подумать, что это идет играющий мальчик: слишком серьезное было у мальчика лицо.
Но о лице надо сказать особо. Лицо у Лайло было, мягко говоря, странным. Глаза горели в узких и глубоких щелях, будто задавленные широкими скулами. Рот узкий, а тонкие губы всегда растянуты в усмешку. Нос чуть приплюснут. Подбородок вялый, скошенный. Волосы нестриженые, иссиня-черные… Черты его лица странно не соответствовали друг другу, как если бы сошлись на этом лице признаки разных рас и народов. Легко было вообразить, что вечером Лайло отстегивает уши, снимает нос, стирает глаза, и тогда только из-под всего этого появляется, быть может, его настоящее лицо – красивое или уродливое, но только не то, что он носит на самом деле…
2
У ячеистого проволочного забора над сухим бетонным арыком растет молочай. Срываешь пыльную метелку – и сразу на сломе набухает тугая белая капля. Если набрать много этого сока, то, когда он загустеет, можно, очевидно, сделать резину. А из резины – ну, например, акваланг… Акваланг! Это же вещь! Немедленно побежать домой, взять коричневый пузырек из-под лекарства… вот он!.. и собирать в него сырье!.. Первая же практическая попытка показала всю тщету моих усилий: капельки были так малы, а пузырек в сравнении с ними так велик, что я чуть только забелил липкой пленкой его горлышко…
Но идея уже сидит в голове так крепко и беспокойно, что аж зудит в затылке. Ага! Вот под ногами кусок грубой и толстой автомобильной камеры. Его бы надо вот так поскоблить об асфальт, чтоб стал чуть тоньше… вот так! вот так!.. да, пожалуй, собьешь все пальцы… А если подержать на огне? Наверняка станет мягкой, и тогда раскатать, как тесто, чтобы вышел наконец акваланг… Но этого лоскута мало. А в подвале должна быть еще резина! Пашка! Па-а-а-а-ашка-а-а-а! Пошли в подвал резину искать!..