Расскажите, тоненькая бортпроводница (сборник) - стр. 31
Только я оправилась после смерти Петра, как новое горе обрушилось на меня: умер наш сын. Земля ушла у меня из-под ног и я полетела вниз, в темноту, в пропасть. Но чьи-то сильные руки подхватили меня и заставили лететь вверх, в небо, дали почувствовать, что все изменится.
Я решила, что должна бороться с ненавистными фашистами. Я обязана отдать свою жизнь за свободу и независимость Родины.
Я стала проситься на фронт. Но все мои просьбы отклоняли, объясняя, что я нужна здесь, в тылу, как опытный летчик-инструктор. В Актюбинской авиашколе ГВФ я подготовила более пятидесяти человек, работая днем и ночью.
Как-то раз прибегает ко мне Людочка Горбачева с радостной новостью:
– Маша, на двух летчиц разнарядка в школу пришла, вызывают в Москву, в отдел ВВС! Давай проситься!
На следующий день прихожу к начальнику авиашколы и узнаю, что послать в Москву решено не меня, а Аню. Я принялась убеждать начальника, что послать на фронт нужно именно меня. Но он ни в какую не соглашался, аргументируя, что из Москвы получены уже подписанные документы на конкретные фамилии.
– А вы скажите, что мы вылетели раньше, чем документы прислали, – умоляла я его.
– И что ты так на фронт рвешься, девочка моя неразумная? Думаешь там легче?
– Нет, не думаю. Просто мне надо на фронт… у меня же никого не осталось, а у Ани ребеночек маленький. Ему мама нужна, понимаете?
– Ну, ладно, лети птенец отчаянный, да меня потом, смотри, не брани, – сдался командир.
Вот так я попала в сорок шестой гвардейский Таманский полк ночных бомбардировщиков и стала «Ночной ведьмой». Сделала я шестьсот сорок боевых вылетов – это две тысячи сто девяносто девять часов. Летом на задание вылетали по пять раз, а зимой по восемь. Однажды мне пришлось вылетать пятнадцать раз. А записали мне только четырнадцать вылетов. Мой пятнадцатый приписали другой летчице.
Смешно сейчас все это вспоминать: кругом взрывы, пожары, смерть, а люди занимаются приписками, халтурят, подтасовывают факты, надеясь, что война все спишет. Многие тогда копили деньги, собирали трофеи, решая, куда это все потом приспособить.
Я все деньги маме и сестре отсылала, а трофеев никогда не брала. Зачем мне чужое? От смерти ведь ни деньги, ни трофеи не спасут.
– Страшно было на войне? – спросила Оля.
– Нет, страха не было. Сначала, правда, не отпускали тревога, волнение, беспокойство. Я в детстве пережила два пожара, поэтому огонь был для меня чем-то зловещим, вселяющим цепенящий страх[12]. А тут горит, полыхает вся линия горизонта. Но надо лететь, чтобы не нарушить приказ. Я собрала всю волю в кулак и полетела, решив бросить вызов огненному зареву.
Только пролетев над стеной огня, я поняла, что одержала победу. Огонь был там, внизу, а я парила над ним, недоступная его красным, горячим лапам. Тогда я сделала для себя важный вывод: если мы поворачиваемся к страху лицом, а не спиной, то он сам убегает от нас. Он может управлять только слабыми, трусливыми людьми.
– Я с вами согласна, – проговорила Оля. – Мы один раз попали в сильную грозу, оказавшись в самом эпицентре черного монстра. Самолет мотало так, что невозможно было устоять на ногах. Мы взмывали резко вверх, потом стремительно летели вниз. По обеим сторонам борта сверкали яркие вспышки молний. Самолет трясся, как больной в лихорадке.