Рассказчица - стр. 32
– Мисс Зингер?
Я оборачиваюсь и вижу высокого мужчину с короткими седыми волосами и кожей цвета моккачино в исполнении Рокко. На поясе у него – пистолет в кобуре, на шее – бейдж.
– Я детектив Викс, – говорит он и на мгновение задерживает взгляд на моем лице. – Не возражаете, если я приглашу вас пройти внутрь?
Он набирает код на замке, открывает дверь и ведет меня по узкому коридору в конференц-зал.
– Садитесь. Принести вам чашку кофе?
– Не нужно, – отвечаю я.
Хотя мне и ясно, что я пришла не на допрос, но, когда он закрывает дверь, я чувствую себя пойманной в ловушку.
Шею обдает жаром, и я покрываюсь потом. Вдруг детектив решит, что я вру? Начнет задавать дополнительные вопросы? Может, не стоило ввязываться в эту историю. Я ведь на самом деле ничего не знаю о прошлом Джозефа, и даже если он сказал мне правду, что можно сделать, если прошло без малого семьдесят лет?
И тем не менее…
Когда мою бабушку забрали нацисты, сколько немцев закрыли на это глаза, находя своему бездействию такие же оправдания?
– Итак, – произносит детектив Викс. – О чем идет речь?
Я набираю в грудь воздуха:
– Один мой знакомый, вероятно, нацист.
Детектив выпячивает губы:
– Неонацист?
– Нет, нацист времен Второй мировой войны.
– Сколько лет этому парню? – спрашивает Викс.
– Я точно не знаю. За девяносто. Подходящий возраст, в общем, если прикинуть.
– И какие у вас основания предполагать, что он нацист?
– Он показал мне свою фотографию в военной форме.
– Вы уверены, что снимок настоящий?
– Вы считаете, я выдумываю? – Отношение детектива настолько удивляет меня, что я даже встречаюсь с ним взглядом. – Зачем мне это?
– Зачем сотни сумасшедших звонят на горячую линию, которая отображается бегущей строкой в новостях, и сообщают о пропаже детей? – отвечает Викс и пожимает плечами. – Мне человеческую психику не понять.
От обиды шрам у меня начинает гореть.
– Я говорю вам правду.
Для удобства я опускаю факт, что тот же человек просил меня убить его. И что я дала ему повод верить, будто обдумываю такую возможность.
Викс склоняет голову набок, и я вижу, что он уже приходит к определенным выводам – не о Джозефе, а обо мне. Очевидно, я слишком стараюсь спрятать лицо; детектив, вероятно, размышляет, не скрываю ли я чего-то большего.
– В поведении этого человека есть что-то, указывающее на его связь с деятельностью нацистов?
– Свастику на рукаве он не носит, если вы об этом спрашиваете. Но у него немецкий акцент. Он, вообще-то, преподавал немецкий в старшей школе.
– Погодите. Вы говорите о Джозефе Вебере? – интересуется Викс. – Он ходит в мою церковь. Поет в хоре. В прошлом году возглавлял парад Четвертого июля как Гражданин года. Я ни разу не видел, чтобы этот человек комара прихлопнул.
– Может быть, он любит насекомых больше, чем евреев, – спокойно говорю я.
Викс откидывается на спинку стула:
– Мисс Зингер, мистер Вебер сказал что-то такое, что расстроило вас лично?
– Да! Он сказал, что был нацистом!
– Я имею в виду ссору. Непонимание. Может, даже нелестный отзыв о вашей… внешности. Что-то, что могло бы оправдать… такое обвинение.
– Мы дружим. Вот почему он признался мне.
– Это возможно, мисс Зингер. Но мы никого не берем под арест за мнимые преступления без основательных причин, которые позволили бы считать этого человека представляющим для нас интерес. Да, он говорит с немецким акцентом и он стар. Но я ни разу не уловил в нем и намека на расовые или религиозные предрассудки.