Размер шрифта
-
+
Распятый дервиш - стр. 4
И задрожала вся планета,
как будто нежный поцелуй
ты ей под утро подарила.
Царуй, любимая, царуй!
Ведь только за любовью сила.
Ведь только взгляд и только миг
способен этот мир исправить.
Ты – тот единственный родник,
в котором истина и правда.
В котором вижу небеса
и журавлиный крик прощальный,
и херувимов голоса,
и блАговест дороги дальней.
Но сон исчез и ни следа –
не миража и не любимой.
Ты снилась мне через года,
а сон такой неповторимый…
«Расставлены жирные точки…»
Расставлены жирные точки
и кляксы раздавленных мух
ползут, словно буквы по строчкам
стихов мемуарных старух.
Мильон тополиных снежинок
июнь превращают в январь.
Я снова иду по Неглинной,
унылый московский звонарь.
Когда я романс сочиняю
на струнах вечерних ветров,
то сам для себя исполняю
основу звонарных основ.
И звуками бронзовых склянок
Москва наполняется вновь.
Я грифон и я же подранок,
но верю –
спасает любовь!
Июнь.
И пушинок аншлаги,
и всплеск голубого огня.
Я знаю, рассеянный ангел
когда-нибудь вспомнит меня.
На погосте
Слышишь, мама, я пришёл!
Я нашёл тебя, мамуля!
Жизнь мелькнула, словно пуля,
с продырявленной душой.
И ни завтра, ни вчера,
только взлёт и только вечность.
Неужели бесконечность
это времени игра?
Не пора ли мне на взлёт –
я весь мир перелопатил,
истончался, скажем кстати,
но достиг не тех высот.
Состоявшийся пижон,
нашумевший мастер слова,
но тебе промолвлю снова:
– Слышишь, мама, я пришёл!
Баллада о депрессии
В час пустых и простых заморочек
депрессуха сжигает меня.
И написанных несколько строчек,
будто мука сгоревшего дня,
будто я породил Франкенштейна
и нарушил единство планет.
И нигде от Амура до Рейна
не услышать о власти монет.
Нет. К чему эти гиблые вздохи,
восклицанья:
К вершинам! На взлёт!
В этой грязной базарной эпохе
всяк себя за гроши продаёт.
Идиот – если будешь освистан,
идиот – если будешь богат.
И указ о писателях издан:
записанцев записывать в зад!
Что ж скулить депрессивной эпохе
о последних непрожитых днях?!
Наши чахлые ахи и охи –
это истина блудного дна.
И по странам метель-завируха
просвистит, словно пуля в тиши.
Так играй же моя депрессуха
на расстроенных струнах души!
«Нарисуй любовь не болью…»
Нарисуй любовь не болью,
нарисуй любовь забвеньем.
Нет, не мучай раны солью
и чумным стихотвореньем.
Постарайся окунуться
в снег мечтаний, в дум дремоту.
Вот уснуть бы и проснуться
там, где мы не обормоты!
Где умеем людям верить
и дарить простую радость!
Каждый день для нас потеря,
невозвратная награда.
Нарисуй любовь улыбкой,
нарисуй любовью звёзды.
Мы живём легко и зыбко,
свет для этого и создан.
Но когда весь мир распался
и вокруг одно ненастье,
не забудь, тебе остался
миг оборванного счастья.
«Поэт живёт в невыдуманном мире…»
Поэт живёт в невыдуманном мире
добра и чести,
чести и добра!
Когда гуляют тени по квартире,
ещё не отгоревшего вчера.
Когда ещё не наступило завтра,
но всё уже судьбой предрешено.
И мысли новых
Гегеля и Сартра
пьянят народ, как старое вино.
И речи новых
рвущихся и рвущих
сливаются в полуголодный рык.
И нет уже ни спившихся, ни пьющих,
как нет уже ни храмов, ни вериг.
И лишь поэт в невыдуманном мире
добра и чести,
чести и добра,
последней музой брошенный в квартире,
где холодно с утра и до утра.
«Вцепляюсь продрогшей рукой…»
Вцепляюсь продрогшей рукой
в продрогшее за ночь пространство
и слышу:
вдали за рекой,
как будто бы звуки романса.
Как будто бы чью-то мольбу
Страница 4