Распутин. Выстрелы из прошлого - стр. 12
К слову, «жандармом Европы» безответственные болтуны Николая прозвали за одну-единственную акцию: подавление русскими венгерского мятежа по просьбе австрийского императора. Мера была вынужденная и самая что ни на есть полезная: в 1848 г. по Европе там и сям полыхало множество «революций», и была нешуточная опасность, что Европа обвалится в кровавый хаос с самыми что ни на есть непредсказуемыми последствиями. Не говоря уже о том, что против бунтующих мадьяр бок о бок с русскими воевали и другие славяне, «австрийско поданные» – хорваты, словенцы и словаки, отчего-то не соблазнившиеся на бунт, а оставшиеся верными императору Францу-Иосифу (впрочем, об этой истории я подробно писал в «Гвардейском столетии»).
Да, о революциях… В том самом 1848 г. по Европе как раз болтался товарищ Герцен – и прибыл во Францию, где намеревался всем и каждому рассказывать о деспотизме Николая I, повесившего пятерых декабристов (между прочим, согласно приговору суда). И надо же было такому случиться, чтобы именно в это время в Париже громыхнул один из тех многочисленных бунтов, которые французы привычно именуют «революциями». Власти его подавили без всякой жалости – после чего в несколько дней расстреляли по приговорам военно-полевых судов одиннадцать тысяч человек (не считая тех многих сотен, кого прикончили при подавлении заварушки без всякого намека на суд)…
Тот, кто решит, что товарища Герцена это чему-нибудь научило, крупно ошибается. Этот горлопан так ничего и не понял – и до самой смерти еще много лет таскался по Европе, уныло и многословно распространяясь насчет российской тирании и сатрапа Николая…
Николаевские времена не были ни раем, ни преисподней – просто-напросто у них были свои законы, присущие только этому историческому периоду (как случается сплошь и рядом, и не только в России). Свои порядки, установления, нравы и традиции…
Вспомним историю с князем Шаховским. К ней вплотную примыкает вторая – поручика Павлова. Некий молодой повеса соблазнил его сестру, но жениться отказался, а там и подыскал себе другую невесту. Поручик пришел к новобрачному и проткнул его кинжалом. До смерти. Его разжаловали и собирались отправить в ссылку – но, узнав все обстоятельства дела, император отменил приговор и вернул Павлову офицерские погоны. Кроме закона, должна быть еще и справедливость…
Сдается мне, читателю интересно будет узнать, как при Николае I полиция управлялась с мелкими делами. Человека, совершившего какое-то буйство, бесчинство, затеявшего уличную драку, городовой вел в участок. Там дело рассматривал квартальный (начальник полицейского участка) – и непременно в присутствии так называемого «добросовестного». «Добросовестный» этот специально избирался всеми жителями, обитавшими на территории полицейского участка, чтобы присутствовать на всех разбирательствах как по мелким, так и по крупным делам. Без его подписи протоколы полицейского расследования считались недействительными (между прочим, существование во времена Николая выборного с подобными правами как-то плохо сочетается с россказнями о «полицейском государстве»).
В общем, провинившегося доставляли в участок, и там его дело рассматривали квартальный или его помощник вместе с «добросовестным». Городовой докладывал, свидетели давали показания, виновник выдвигал свою версию. Если оправдания обвиняемого заслуживали уважения, или его проступок был вовсе уж малозначительным, судьи ограничивались то парочкой оплеух, то строгим внушением «впредь безобразиев не творить» – и отпускали на все четыре стороны. Но коли уж вина заслуживала более ощутимого возмездия, виновнику прописывали от 10 до 20 розог. Вели в пожарную часть, там он снимал штаны, получал свое, расписывался в особой ведомости и отправлялся восвояси.