Распутин. Правда о «Святом Чорте» - стр. 11
По словам Матрены Распутиной, Петербург отцу не понравился: «Потом он говорил мне, что ему душно здесь. Нежелание свое сразу уехать обратно объяснил так: «Меня держит здесь».
За Распутиным тянулась слава ясновидящего и целителя. Есть свидетельства, что он обладал необычайной силой внушения. Многие из его собеседников вспоминали его пронзительный, гипнотизирующий взгляд. Распутин брался лечить людей без всяких инструментов и лекарств. По меньшей мере в трех случаях, зарегистрированных высокопрофессиональными врачами, он оказал помощь пациентам, находившимся в почти безнадежном состоянии. Скорее всего, болезнь этих людей имела невротическое происхождение, чем и объяснялись успехи чудотворца-целителя.
По словам Матрены Распутиной, «отец никогда не скрывал, что бывал на радениях хлыстов, но точно так же он никогда не говорил, что разделяет их взгляды».
В 1903 году в Тобольскую консисторию поступило донесение от местного священника Петра Остроумова о том, что Распутин странно ведет себя с женщинами, приезжающими к нему «из самого Петербурга», об их «страстях, от которых он избавляет их… в бане»… о том, что в молодости Распутин «из своей жизни на заводах Пермской губернии вынес знакомство с учением ереси хлыстовской». В Покровское был отправлен следователь, но ничего порочащего он не обнаружил, и дело было сдано в архив. В Сибири совместные походы в баню мужчин, женщин и детей были обычным делом.
В 1904 году Распутин, очевидно при содействии архимандрита Феофана, переехал в Петербург, где стяжал у части великосветского общества славу «старца», «юродивого», «божьего человека», что «закрепляло в глазах петербургского света позицию «святого».
Отец Феофан рассказал о «страннике» дочерям черногорского князя (впоследствии короля) Николая Негоша – Милице и Анастасии. Сестры и поведали императрице Александре Федоровне о новой религиозной знаменитости. Так началось роковое знакомство Распутина с царской семьей.
Князь Николай Давыдович Жевахов, бывший товарищ обер-прокурора Святейшего Синода, утверждал, что «появлению Распутина в Петербурге предшествовала… громкая слава. Его считали если не святым, то, во всяком случае, великим подвижником. Кто создал ему такую славу и вывез из Сибири, я не знаю, но в обрисовке дальнейших событий тот факт, что Распутину не нужно было пробивать дорогу к славе собственными усилиями, имел чрезвычайное значение. Его называли то «старцем», то «юродивым», то «божьим человеком», но каждая из этих платформ ставила его на одинаковую высоту и закрепляла в глазах петербургского света позицию «святого».
Как ни странно сопоставлять имя Распутина с именем «святого», однако в моих словах не содержится никакого преувеличения. Утверждать, что никто не считал его таковым, так же нельзя, как нельзя утверждать и противное. Одни искренно считали его облагодатствованным, другие не менее искренне видели в нем воплощение дьявольских сил».
«Святым», по словам Жевахова, Распутина считали царь и царица, епископы Феофан и Гермоген, А.А. Вырубова, ее шурин А.Э. фон Пистолькорс, а также узкий круг петербургской аристократии. «Чертом» же Григория Ефимовича считали представители либеральной общественности, печати и Государственной думы, и, по выражению Жевахова, «толпа, какая увеличивалась по мере удаления от столицы и того места, где жил и действовал Распутин».