Расплата - стр. 9
– Знакомое дело! Как при боксерах! – заявил вдруг один из наших спутников, рослый путеец, обращаясь к нам, пассажирам экспресса. – Ну, господа, выворачивайте чемоданы!
A la guerre, comme a la guerre![8] Придет нужда – сами возьмем, не спрашивая, где придется!
И, право, странно, какую силу убеждения имеет вовремя брошенное слово: чемоданы были действительно вывернуты. Башлыки, фуфайки, меховые шапки, валенки, даже белье – все в несколько минут перешло из экспресса в поезда беглецов… И как неловко и даже жутко, а вместе с тем хорошо и тепло было на сердце, слушая эти отрывочные, полные смущения, но зато глубокого чувства слова благодарности.
Г. не выворачивал чемоданов (у него у самого их не было), но зато выворачивал карманы, а когда содержимое их иссякло, принялся писать чеки, которые ходили в Манчжурии не хуже золота…
Перед отходом экспресса я обратился к нему с вопросом:
– Куда Вы теперь?
– С ними же, дальше…
Но тут мы на него напали и стали доказывать, что ехать на север ему нет расчета, но теперь-то и настало время, когда в Порт-Артуре дела делать, когда его присутствие там необходимо. Особенно настаивал полковник Л. Думаю, однако, все мы несколько лукавили, не столько заботились о выгодах Г., сколько хотели сохранить для себя очевидца событий, о которых, в пылу благотворительной горячки, не успели расспросить его толком.
Однако же Г. поначалу был неумолим.
– Нет, господа, война – ваше дело, а я штатский и смирный человек и совсем не хочу, чтобы меня зря убили. Поезжайте себе воевать, а я поеду туда, где безопаснее… Довод был убедительный, но его разбил начальник поезда (прапорщик запаса артиллерии).
– Поверьте, уважаемый М. А., – заявил он, – что пока наместник в Порт-Артуре, – это место самое благонадежное. Если только запахнет жареным, он там не останется, тогда и Вы с ним уезжайте, а бросать свое дело, да еще в такое время – прямой убыток!
Это рассуждение покорило Г., который и без того уже в нашем обществе несколько отошел от того состояния паники, в котором поддерживало его пребывание в поездах беглецов.
Экспресс покатил на юг, а мы сидели с ним за чаем в вагоне-столовой и жадно слушали новости. Узнать пришлось не Бог весть как много. Без объявления войны японские миноносцы вечером 26 января атаковали нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде без сетей и со всеми огнями. Выходило так, что сравнительно дешево отделались. Могло быть много хуже.
– Но, понимаете, когда я утром увидел под маяком на мели – «Ретвизан», «Цесаревич», «Паллада»… Русская эскадра! Наша эскадра! Господи!..
Он схватился за голову… И, слушая его, глядя ему в глаза, я верил его ужасу, его горю… Он был по природе чужой, но он так сжился с ней, с этой эскадрой, что тут не было места коммерческому расчету… и полушуточное название «старого приятеля» невольно сменилось в душе другим – «старый друг»…
– Но каковы повреждения?
– Не знаю точно… «Ретвизан» – в носовой части, «Цесаревич» – корма, чуть ли не винты… И для них дока нет! Понимаете: дока нет!.. «Паллада» – пустяки: дыра большая, но в доке починят. – Ай-ай-ай! Как можно? Как можно? Говорят: приказано – экономия… Ну, пусть экономия, но зачем отвечать – «так точно, все обстоит благополучно»… Теперь, наверно, будут строить! И денег не пожалеют!.. Поздно!.. Ах!.. Наша эскадра!..