Раскол Империи: От Грозного-Нерона до Михаила Романова-Домициана. - стр. 52

За обедом пришли новые донесения, еще тревожнее, но он остался холоден и лишь ПРИГРОЗИЛ, ЧТО ХУДО ПРИДЕТСЯ МЯТЕЖНИКАМ. И потом целых восемь дней он не рассылал ни писем, ни приказов, ни предписаний, предав дело забвению. Наконец, ВОЗМУЩЕННЫЙ ВСЕ НОВЫМИ ОСКОРБИТЕЛЬНЫМИ ЭДИКТАМИ ВИНДЕКСА, ОН ОТПРАВИЛ СЕНАТУ ПОСЛАНИЕ, призывая отомстить за него и за отечество, но сам не явился, ссылаясь на болезнь горла. Больше всего обиделся он, что Виндекс обозвал его дрянным кифаредом и назвал не Нероном, а Агенобарбом. На это он объявил, что вновь примет свое родовое имя, которым его так оскорбительно попрекают… остальные же обвинения он объявил лживыми уже потому, что его корят незнанием искусства, в котором он неустанными занятиями дошел до совершенства…

Когда же он узнал, что и Гальба с Испанией отложился от него, он рухнул и в душевном изнеможении долго лежал как мертвый, не говоря ни слова; а когда опомнился, то, разодрав платье, колотя себя по голове, громко вскричал, что все уже кончено…

Тем не менее от обычной своей распущенности и праздности он нимало не отказался: более того, когда ИЗ ПРОВИНЦИИ пришли какие-то хорошие вести, он на роскошном пиру пропел игриво сложенные песенки про ВОЖДЕЙ ВОССТАНИЯ…

В САМОМ НАЧАЛЕ ВОССТАНИЯ, говорят, он лелеял замыслы самые чудовищные, но вполне отвечавшие его нраву. ВСЕХ НАЧАЛЬНИКОВ ПРОВИНЦИЙ И ВОЙСКА ОН ХОТЕЛ УБИТЬ И СМЕНИТЬ КАК СОУЧАСТНИКОВ И ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ ЗАГОВОРА; всех изгнанников и всех живших в Риме галлов перерезать – одних, чтобы не примкнули к восстанию, других как сообщников и пособников своих земляков; ГАЛЛЬСКИЕ ПРОВИНЦИИ ОТДАТЬ НА РАСТЕРЗАНИЕ ВОЙСКАМ; весь сенат извести ядом на пирах; столицу поджечь, а на улицы выпустить диких зверей, чтобы труднее было спастись. Отказавшись от этих замыслов – не столько из стыда, сколько из-за неуверенности в успехе – и убедившись, что война неизбежна, он сместил обоих консулов… Он заявил, что как только они (римские войска – Авт.) будут в Галлии, он выйдет навстречу войскам безоружный и одними своими словами склонит мятежников к раскаянью, а на следующий день, веселясь среди общего веселия, споет победную песнь, которую должен сочинить заранее.

ГОТОВЯСЬ К ПОХОДУ, он прежде всего позаботился собрать телеги для перевозки театральной утвари, а наложниц, сопровождавших его, остричь по-мужски и вооружить секирами и щитами, КАК АМАЗОНОК. Потом он объявил воинский набор по городским трибам, но никто годный к службе не явился; тогда он потребовал от хозяев известное число рабов… Всем сословиям приказал он пожертвовать часть своего состояния…

Всем этим он возбудил такое негодование, что не было оскорблений, какими бы его не осыпали… На колоннах писали, что своим пением он разбудил галльского петуха…

Пугали его также и явно зловещие сновидения, гадания и знамения как старые, так и новые… Ему стало сниться, ЧТО… ЖЕНА ЕГО ОКТАВИЯ УВЛЕКАЕТ ЕГО В ЧЕРНЫЙ МРАК, что его то покрывают стаи крылатых муравьев, то обступают и теснят статуи народов…

Когда в сенате ЧИТАЛАСЬ ЕГО РЕЧЬ ПРОТИВ ВИНДЕКСА, где говорилось, что преступники понесут наказание и скоро примут достойную гибель, со всех сторон раздались крики: "Да будет так, о Август!"…

Между тем пришли вести, что ВЗБУНТОВАЛИСЬ И ОСТАЛЬНЫЕ ВОЙСКА. Узнав об этом во время пира, он изорвал донесение, опрокинул стол… взял у Лукусты яд в золотом ларчике… Самых надежных вольноотпущенников он отправил в Остию готовить корабли, а сам стал упрашивать преторианских трибунов и центурионов СОПРОВОЖДАТЬ ЕГО В БЕГСТВЕ. Но те или уклонялись или прямо отказывались» [760], с. 164–168.