Расческа для Лысого - стр. 23
– Со мной говори, капитан. Не пугай девочку.
Миша говорит все так же лениво и спокойно. Но ощущения от его тона потрясающие. Возбуждающие. Чееерт…
– Я понял. Но разговор не закончен, Лена.
– Закончен, капитан. – Жестко и холодно обрывает его Миша, а у меня в груди сладко екает. Сучка я все же, похотливая. Нравится мне, как он себя ведет. – Все разговоры с моей женщиной только через меня.
– Это не тебе решать.
– Мне.
– Документы все же предъяви.
– Повторно: с какого хера?
– Ладно. Ладно.
Он смотрит на меня опять долгим обещающим взглядом, но Миша двигается и закрывает мое взволнованное лицо от его злых глаз, неторопливо и спокойно покуривая.
Капитан сплевывает и уходит. А Миша поворачивается ко мне. И молча смотрит. И взгляд у него недобрый. Но настолько заводящий, что я чувствую, что, еще немного, и потеку, как сучка.
Я отвечю ему злым, насколько это возможно в этой ситуации, взглядом, усмехаюсь и демонстративно сдуваю волосы с лица.
А потом он делает последнюю затяжку, выбрасывает сигарету и идет ко мне.
И то, как он движется, и смотрит и даже выдыхает дым, заставляет сжимать бедра крепче.
Потому что я понимаю окончательно, что со мной явно беда.
Большая беда.
Полька узнает – убьет.
Глава 8
– Ну чего, малех, куда встряла?
Миша садится на водительское, опять закуривает и не торопится заводить машину. И на меня не смотрит вроде, но я чувствую, как горят коленки голые от его взгляда. И живот еще сильнее сводит.
Чееерт… Лена, соберись, бл*! Ты девочка, а не сучка течная!
Ну, выручил мужик тебя… Опять. Ну и что? Вообще нихера не повод ноги перед ним развигать. Сразу, по крайней мере.
И отчитываться тоже. Он мне не папочка. А прикольно, кстати…
И, прежде чем успеваю подумать, уже ляпаю:
– Только не бей, дяденька!
И сама охереваю от дикой пошлятины, что сейчас болтанула.
Это же…
Бл***.
Это же прям дедди-кинк во всей красе.
Никогда такое мне не заходило. Херня всякая извращенская.
И, судя по тому, что лицо у Миши немного передернулось и даже слегка пятнами пошло, ему этот вариант тоже не нравится.
– Не выступай много, мелочь, – он, не реагируя на мои слова, опять затягивается и, уже не скрываясь, режет темным взглядом по коленкам и коже бедер, что видна из чуть задравшейся клетчатой юбочки. – А то могу и наказать.
И вот прет меня, прям прет тут же кинуть ему: «Накажи меня, дяденька». Буквально за язык себя кусаю. Потому что это перебор вообще. По всем параметрам.
– Говори, чего от тебя капитану надо?
– Того же, чего и тебе, – фырчу, все же не выдерживая, – чтоб ноги раздвигала и не возражала.
– И как, успешно?
Он смотрит уже так спокойно и насмешливо, что буквально вымораживает. И злостью заливает по самые глаза. А злость и я – это, бл*, очень плохое сочетание! То самое, от которого потом сильно страдает задница.
– Конечно! Так сильно раздвигала, что у него рожа от счастья лопнула! Видел же!
Миша молчит. Смотрит. Тяжело и внимательно. И мне становится мгновенно не по себе. И хочется тут же извиниться и сказать, что это все ерунда, что этот гад меня и пальцем не тронул никогда и не тронет по моей доброй воле, и что я вообще не такая…
Но я не оправдываюсь. Никогда. И теперь не стану.
Помог. И хорошо. Может быть свободен.
Организм мой проклятый, а особенно одно его место, протестуют против такого решения предательской дрожью и пульсацией, но я не собираюсь идти у него на поводу.