Рапунцель: принцесса без башни - стр. 13
– Горячую еду, – бесхитростно ответил Сыч.
Едва удержалась, чтобы не закашляться. Совершенно не подумала о том, что для обычных людей – норма и даже ерунда, для слепого – испытание. Например, зажечь печь, почистить и нарезать овощи. Да, топоры этот тип метает знатно. Но это же на звук, насколько я поняла. А вот морковка бить косой об пол не будет, облегчая задачу.
– Тогда пойдемте, пока все не остыло, – выдохнула я.
– Пойдем, – охотно согласился Сыч, который, как и всякий мужчина, проявил энтузиазм, когда дело дошло до чего-то вкусненького, и добавил: – Давайте я вас провожу.
И не успела я согласиться, как моя рука легла на согнутый мужской локоть. Не без помощи одного психа легла. На долю мига я ощутила, как теплые мозолистые пальцы подхватили тонкие озябшие мои. И почти тут же под ладонью очутилась ткань рубахи.
Мы замерли. Я вдруг почувствовала, как гулко колотится сердце. Как тягучей каплей смолы неспешно плавится время. Как звенит тишина вокруг. А мы двое – посреди нее. Стоим, точно во дворце на светском приеме, а не в темном коридоре. И никакая я не сумасшедшая принцесса, для которой безумие – единственное спасение, а рядом – не чокнутый слепец, а смелый и сильный паладин королевской сотни, в которой лишь лучшие воины страны.
Псих как-то судорожно сглотнул, словно подслушал мои мысли, и хрипло выдохнув:
– Осторожнее, – и повел меня на кухню.
Слепец двигался так уверенно, будто из нас двоих незрячей была одна беглая принцесса. Мне только и оставалось, что опираться на предложенную руку, аккуратно наступать на половицы, памятуя о том, что некоторые из них коварны: так и норовят подставить подножку, – и прижиматься к горячему мужскому телу.
Хотя последнее вышло абсолютно случайно. Я просто боялась упасть. Да! Именно так и никак иначе! Ведь если запнусь, повалюсь, то лучше падать на что-то большое, теплое и не каменно-жесткое. А не на деревянное, холодное, наверняка пыльное и грозящее занозами, а то и вовсе расквашенным носом.
Псих отчего-то не возражал против таких моих мер предосторожности, не отстранялся, и я порой ощущала, как горячее мужское дыхание щекочет мою макушку.
Но мы оба делали вид, что так и задумано, ничего предосудительного не происходит и вообще мы жертвы стесненных коридором обстоятельств.
Когда мы вошли на кухню, я в момент поспешила отстраниться. Правда, перед этим вздохнула, поправила зачем-то юбку и перекинула косу через плечо (зачем прихорашивалась – сама не поняла: Сыч же не увидит разницы), а после да – тут же отняла руку с мужского локтя и сделала стремительный шаг в сторону. Хотя, будь у меня возможность перед этим выпить чашечку кофе и съесть булочку, я бы обязательно перекусила. А после со всей стремительностью непременно поторопилась бы соблюсти приличия.
Вот только едва я отпрянула, как мы разом выдохнули. И если хозяин дома коротко и будто облегченно, еще и губы сурово так поджал, словно вести меня по коридору была для него сущая пытка, то я – всей грудью, резко. А еще удивленно, возмущенно, раздосадовано и… Какие там еще есть приличные эпитеты к состоянию, когда одной наглой пушистой морде ты готова хвост оторвать?!
Последний с азартом размахивал из стороны в сторону, пока знакомая пятнистая спина выгнулась в неестественной позе. Рысь, вставшая на задние лапы перед столом, с жадностью вылизывала одну из трех тарелок. Мою тарелку. Точнее, ту, которую я мысленно определила себе, рассудив: хозяин большой – ему и порция самая внушительная. А киса – мелкая, ей и… самая подгорелая часть яичницы! Но эта поганка решила, что не для этого растила ее мохнопопость матушка лесная кошка.