Раны. Земля монстров - стр. 14
Так мы и продолжали наслаждаться обществом нашего соседа-монстра, а также признанием, которое приобрели за его счет, пока в один прекрасный день он не умер и ты не нашла его развалившимся в любимом кресле.
Дорогая Элисон.
Мы не знали тебя так, как знали его. В каком-то смысле вы похожи: ты такая же угрюмая и замкнутая, но у тебя отсутствует изюминка, наделявшая его очарованием. Ты не рвала полотно времени и пространства, не вытягивала ангелов из эфира и не опутывала их волосами блудниц. Ты просто жила и, как любая нескладная девчонка, огораживала себя в школе от других стеной обиды и недоверия, прятала глаза за челкой, а тело – за мешковатой одеждой и прижатыми к груди учебниками. Мы видели, как на занятиях ты сидела на последней парте, склонив голову; как угрем рассекала по начиненным незнакомцами коридорам; видели, как ты, спускаясь из особняка, совершала паломничество в продуктовый магазин, и все твои покупки казались такими же непримечательными и неинтересными. Для небольшого представления хватило бы и упаковки кумквата, но не было и его.
Мы наблюдали, как после школы и магазина ты садилась в машину отца, пропадая за тонированными окнами, и та, рявкнув мотором, удалялась вверх по холму к особняку.
Из-за скромного внимания, проявляемого тобою в нашу сторону, казалось, что ты живешь в мире исчезнувших людей.
Мы любили твоего отца, но не любили тебя.
Чудо зародилось в ночь его смерти.
И вот как мы это себе представляем.
Когда ты собралась спать, он легким поцелуем в лоб пожелал тебе спокойной ночи. Ты задала обычный и простой вопрос – что-то про школу или про увиденное по телевизору. Он дал общий ответ. Может, он желал бы поговорить с тобой, но работа есть работа. Он спустился вниз и удалился в кабинет – в комнату с видом на озеро. Налил себе солидную порцию односолодового виски и достал с нижней полки детективный роман. Нам хочется верить, что он долго раскачивался в мягком кресле и наслаждался этими маленькими радостями. А затем прикрыл глаза, откинулся на спинку кресла и тихо умер, пораженный отказом таинственного внутреннего механизма.
Следующим утром, Элисон, ты спустилась и обнаружила его. О, как бы нам хотелось увидеть выражение твоего лица. Узреть прилив горя.
Но вместо этого в нашем рассказе мы имеем лишь досадный пробел длиною в целый день, в течение которого ты говорила и делала все, что хотела, и никто никогда ничего об этом не узнает. Твоя прекрасная скорбь теперь утеряна навсегда.
Ты не позвала на помощь.
Что же ты делала, Элисон?
Плакала ли ты? А может, кричала?
Неужели ты напрочь о нас забыла?
Ты явилась нам лишь на следующий день. В субботу, ранним утром. Мы увидели щиколотки твоих ног на верхней ступени лестницы в подвал. На мгновение ты застыла на краю темной пропасти, словно пребывая в сомнении. Тихое прерывистое шипение, похожее на нескончаемый выдох, раздалось внизу. Раньше вход в лабораторию отца тебе был закрыт, даже нахождение у ее границы считалось нарушением правила. Но замешательство прошло, ты устремилась вниз, и мы узрели тебя: сначала бледные ноги, затем розовые шорты и мятую белую рубашку и наконец испуганное лунообразное лицо. Ты провела рукой по выключателю, и лаборатория погрузилась в мерцающую четкость.
Ряды стеллажей и верстаков заполняли широкое пространство: на каждом теснились коробки из-под вина и ящики для молочной тары, забитые блокнотами на кольцах и тетрадями, а также банки с раствором формальдегида и биологическими неудачами. В аквариуме не было ни одной рыбки, но на ярко-голубой гальке нежились два вырванных голубых глаза, следившие за каждым твоим движением; крупный телескоп занимал весь дальний угол подвала, вскинув стеклянный глаз к закрытым дверцам на улицу; разбитая, покрытая кровью банка стояла в центре пентаграммы, начерченной мелом на полу рядом с одним из верстаков; шесть огромных двухъярусных вольеров для собак, на внешней стороне которых висели таблички с детскими именами и возрастом – все пустовали, кроме одного, где ютился брошенный плюшевый лев. Обклеенные пергаментом стены были исписаны странными пиктографическими письменами. А среди них висели твои работы – рисунки, хранимые отцом с тех времен, когда ты ходила в начальную школу.