Размер шрифта
-
+
Раннее (сборник) - стр. 23
Из-за Сожа доносился бой,
Утомлённо били батареи.
Кроткое, неяркое, низко над землёй
Плыло солнце осени, не грея.
В штабе – занавески накрахмалены.
Бьют часы. Простелены дорожки из полсти.
На стене – плакаты: два – со Сталиным,
«Папа! Убей немца!», «Не забудем – не простим!{64}»
Писари выскрипывали чётко.
Буркнули при входе: «Здравия желаем».
– «Как, орлы?» – «Да плохо». – «Что же?» – «Самоходка.
Что ни ночь – кидает. Отдыху не знаем».
…Как положено, комдив меня ругал:
– «Вот что… это… я тебя… не вызывал…
Думал – опытный… сумеешь… это… возлагал…
Ночью был налёт! по корпусу!! по штабу!!!
Кто стрелял?? Не знаешь? Ну, сбреши хотя бы…
Мне вот надо к ним, а спросят цели?.. не могу…
Вы – мышей не ловите на правом берегу!
Что-то я не вижу огневой культуры.
Можете идти!» Я – в дверь. Из двери – замполит:
– «Обер-лёйтенант! Здоров! Ты почему не брит?
Вот тебе газеты, вот тебе брошюры, –
Разъяснить, раздать. Провёл политбеседу –
“Смерть за смерть и кровь за кровь”{65}?
На вот, переделай вновь
И верни, чтоб завтра же к обеду –
На бойцов доклады наградные:
Коротки одни, растянуты иные.
Подвиг Рыбакова как-то слишком выпячен,
Подвиг Иванова по стандарту выпечен».
Я шагнул – и помпохоз тут: «Подтверждайте ж факты!
Если потонуло трое карабинов –
Дайте акты!
А с бензином?
Против нормы пятерной перерасход?!
Дайте оправдательный отчёт!
Эй, Москва слезам не верит! Что, велик оклад?
Вычтем, вот в двенадцать с половиной крат!»
За рукав – парторг: «Ну, как там ваш народ?
Заявленья о приёме подаёт?
Твоего – не видно.
Покажи пример.
Стыдно! –
Офицер!»
Помначштаба: «На-ка вот армейские приказы.
Очень важные, знакомься, не спеши».
Тут начхим: «А как у вас противогазы?»
Тут и врач: «А баня как? А вши?»
Я – вслужился, знаю доблесть воина:
Козыряю – слушаю – не слышу.
Всё равно я сделаю по-своему,
А они по-своему опишут.
День не первый в армии, с порядками знаком.
Прикажите на небо – прищёлкну каблуком:
– «Разрешите ехать?» Но начальник штаба:
– «Оставайся ночевать. Торопишься – куда?
В волосах – соломка… У тебя там – баба
На плацдарме, да?»
Руку на плечо мне положив с приязнью:
– «Нержин! Ты когда-нибудь на настоящей казни
Был?..»
–
Там, где улица села кончалась
И кустился ельник, там, у свежего столба,
В уброд по песку глубокому сбиралась
Зрителей толпа:
Подполковники, майоры, лейтенанты,
Девушки-ефрейторы, мальчики-сержанты,
Смершевцы, врачи, политотдельцы,
Бабы здешние в платочках, мимоезжие гвардейцы.
Место лобное – нехитро, без затей.
Всё готово:
В бурых полосах, едва обтёсан, столб сосновый,
На столбе наставка, крюк на ней.
Ровно в пять дорогою из тыла
Подкатил по гати лёгкий «виллис»{66}.
Два полковника в машине было.
На средину вышли и остановились.
С узкими погонами юристов были оба –
Низенький еврей и русский, крутолобый.
Пистолетным ремешком играя,
Маленький визгливо крикнул: «Приведите!»
Вышли двое автоматчиков из свиты
И с заносом распахнули полотно сарая.
Вывели. Одет в гражданское, кой-как.
Полусонный. И соломка в волосах взлохмаченных.
Руки за спину связали. Смотрит озадаченно.
– Он не немец? – шепчут. Нет. Русак.
На толпу уставился. Меж автоматами хромая,
Подошёл спокойным вялым шагом.
– Не читали приговор… – Не знает!.. – Он не знает!..
Маленький полковник развернул бумагу,
Переправил матовую портупею
Щегольской планшетки.
Старшина с широкой красной шеей
Страница 23