Рандеву с Валтасаром - стр. 25

– Это последствие ранения, – признался Дронго, – извините, если я вам помешал читать стихи. Я бы с удовольствием пригласил и вас на ужин, но, к сожалению, не могу.

– Почему? – она подняла голову.

– Вы с мужем, – объяснил он, – а значит, уже заняты.

– Какой вы целомудренный, – улыбнулась женщина.

– Это я с виду произвожу впечатление старого, глупого и лысого человека. На самом деле я молодой и пушистый. Кстати, по возрасту я гожусь вам в отцы. Мне сорок один, а вам двадцать четыре.

– На моего папу вы явно не тянете, – рассмеялась молодая женщина. – А откуда вы знаете, сколько мне лет?

– Я регулярно читаю в Интернете все сообщения о нашей группе. Это же интересно знать, с кем именно собираешься провести ближайшие два месяца.

– И вас впечатляет эта поездка?

– Очень, – с воодушевлением ответил он, – я просто в восторге.

Он отошел от нее. Неизвестно почему, но ему понравились и ее несколько дерзкие ответы, и ее глаза. Странно, что у этой молодой симпатичной женщины были такие умные глаза. «Кажется, во мне говорит женоненавистник», – подумал Дронго. – Или идиот». Почему у красивой женщины не может быть умных глаз? Впрочем, нет, как правило, это не совпадает. И дело не в самой женщине. Красивая женщина с детства находится в окружении восхищенных мужчин и считает, что для подлинного совершенства ей не обязательно развивать свой ум. Достаточно удачно выйти замуж. Очевидно, Вотанова принадлежала к другой категории женщин, которые предпочитают добиваться всего собственными усилиями.

Он вышел из здания. В саду на скамейке сидел Пьер Густафсон. Увидев Дронго, он отвернулся. У Густафсона с утра явно было плохое настроение. Дронго прошел дальше не останавливаясь. Он понимал, что швед сейчас не захочет ни с кем разговаривать. Однако неожиданно он услышал грубый голос Густафсона:

– Там наконец закончили эту пресс-конференцию?

– Да, – сказал Дронго, поворачиваясь к нему. – А вам, кажется, неинтересно там присутствовать?

– Мне вообще неинтересно жить, – поморщился Пьер.

На его заросшем рыжей щетиной лице было отвращение и к этому солнцу, и к этому городу, и к своему собеседнику.

– В таком случае не нужно было соглашаться на участие в «Экспрессе», – спокойно заметил Дронго, – ведь вы могли отказаться.

– А вы зачем согласились? – огрызнулся Пьер. – Здесь половина писателей, а вторая половина – агенты, готовые истребить друг друга. И у всех свои задачи. И мне не нравится ни этот «Экспресс», ни его участники, ни вы лично.

– Вы пьяны, Пьер, – хладнокровно заметил Дронго, – и вам лучше проспаться. Идите в отель и ложитесь спать.

– Мне еще только учителей не хватало, – поморщился Густафсон, – сам знаю, что мне делать.

– Опять напился? – услышал Дронго громкий голос за спиной и обернулся. Это был Павел Борисов.

– Извини его, – сказал болгарин, – мы всю ночь вместе пили. Это жара так на него действует. Он северный человек, не привык к жаре.

– А мне казалось, что вам должна нравиться такая погода, Пьер, – заметил Дронго.

Густафсон вздрогнул. Посмотрев на Дронго, он мрачно, с явной угрозой поинтересовался:

– Кто вам рассказал про меня? Или вы тоже из этих?

– До свидания, – не ответив на вопрос, Дронго прошел дальше.

У выхода стояло несколько человек. Босниец Мехмед Селимович разговаривал с представителями Лихтенштейна и Андорры. Словно в насмешку, от этих карликовых государств были представлены два гиганта, один из которых был даже выше Дронго. Стефан Шпрингер из Лихтенштейна был высоким белокурым мужчиной, а Альваро Бискарги из Андорры – типичным представителем иберийских народов, словно сошедшим с картин времен Реконкисты. Все смеялись, слушая Шпрингера, который рассказывал анекдоты. Мехмед Селимович был невысокого роста, горбоносый, с проницательными темными живыми глазами. У него были небольшие усики, и внешне он сильно отличался от другого представителя Боснии – Нехада Величковича, интеллектуала в очках и с тонкой шеей.