Ралли Родина. Остров каторги - стр. 4
Тут Антон Павлович услышал стук копыт и ржание лошадей. Обернувшись на звук, литератор увидел, как по улице едет крытая повозка, запряженная двумя гнедыми. На козлах восседал рыжий паренек лет двенадцати-тринадцати в опрятной рубахе, не заправленной, однако, в серые мешковатые брюки. Мальчишка что есть силы стегал кляч, а те жалобно ржали, но покорно мчались во весь опор.
– А вот и Карл Христофорович летит-с, – сообщила домоправительница, снова появляясь на крыльце.
Чехову почудилась в ее голосе легкая, едва уловимая неприязнь – как будто женщина не слишком-то любила человека, едущего в крытой повозке.
– А Карл Христофорович это, часом, не…
– Ландсберг, – довольно резко сказал Ракитин.
Он пристально посмотрел на Чехова:
– Слышали же о таком?
– Это тот офицер, который сослан за двойное убийство? – припомнив рассказ Суворина, уточнил литератор.
Ракитин кивнул.
– Он самый.
Чехов снова перевел взгляд на повозку, которая к этому моменту уже остановилась неподалеку от сгоревшей казармы. Рыжий мальчишка, что сидел на козлах, как раз помогал пассажиру спуститься на землю.
– Чего это он хромает? – прищурившись, спросил Чехов.
– Ногу подвернул, на охоте, – сказал Ракитин.
– Убийце дают ружье? – удивился литератор.
– Этому – дают, – неотрывно глядя на Ландсберга, кивнул офицер.
Карл Христофорович оказался статным, красивым мужчиной около тридцати пяти лет, с кручеными черными усами и черной же шевелюрой, формой похожую на крону вяза в летнюю пору. Выглядел Ландсберг усталым, но почему-то не возникало ощущение, что это его обычное состояние. Напротив, по движениям рук, головы, всего, что не касалось несчастной ноги, подвернутой на охоте, угадывался человек энергичный, которому просто следовало немного отдохнуть.
Проковыляв к толпе заключенных, Ландсберг остановился в некотором отдалении от каторжан, уперев правую руку в бок, а левой помахав кому-то из погорельцев. Толпа зашевелилась и вскоре извергла из себя помятого мужчину с повязкой на левом глазу. Выйдя на встречу к Ландсбергу, каторжанин едва заметно поклонился вновь прибывшему и что-то спросил – что именно, Чехову не позволило расслышать солидное расстояние. Карл Христофорович ответил собеседнику, и тот обернулся к толпе, вытянул шею и окинул люд взглядом.
– Тамара! – послышался Чехову его гортанный крик.
Литератор было решил, что ему показалось, но тут из толпы вышла женщина – та самая, после пожара овдовевшая и потерявшая дочь. Ландбсерг веско кивнул ей, потом покосился на рыжего мальчишку и мотнул головой в сторону повозки. Возница побежал к ней. Клячи, запряженные, стояли смирно; шоры закрывали их глаза, и оттого гнедые никуда не рвались.
Мальчишка, подбежав к повозке, заглянул внутрь и протянул руку. Антон Павлович с интересом наблюдал, как из-под навеса медленно и осторожно, будто испуганный зверек, показалась темноволосая девочка лет десяти. Ручки и личико ее были совсем белы, в отличие от платья, которое напоминало лохмотья, как у большинства погорельцев. Мальчишка помог девочке спрыгнуть на землю и повел ее к толпе заключенных и Карлу Христофоровичу.
– Люба! – вскричала женщина, которую назвали Тамарой, и бросилась к малютке.
Девочка тоже побежала к ней, и вот они встретились, обнялись и прижались друг к другу так крепко, словно две половины единого целого, разделенного по чьему-то нелепому и жестокому капризу.