Радужная пони для Сома - стр. 23
Немого, с каменной рожей торчащего с нами на крыльце универа, не трогал, правда. Ну, так оно и понятно, Лекс – тот еще гондон, но совсем не самоубийца. От здоровенной туши Немого за километр прет дурным настроением, тут под горячую руку сунешься, будешь долго зубы из горла отхаркивать…
Ну а я же отходчивый и легкий. Вот до меня и докопался, урод.
Отвечать чего-то неохота, потому скалюсь предупреждающе и молчу. И да, синяки за меня все говорят.
Длинный урод вчера пару раз достал же, особенно в самом начале, пока я был в ауте от тискания его сестрички.
Немой с утра только глянул внимательно, вопросительно вскинул брови, получил невразумительное: “Хуйня”, и отвалил. Понятливый все же придурок.
А вот от Лекса, чую, так легко не отпинаюсь…
– С кем вчера поиграл? – ну точно, говна кусок, прилепился к подошве… – Давай встретим, поговорим…
Это говорится тоном мафиозо из старого фильма про итальянскую мафию, а, учитывая, что Лекс – вообще ни разу не Брандо, звучит и выглядит предложение смешно и крипово.
Поговорит он…
Он будет, как всегда, в стороне стоять, а говорить, если уж припрет, начнет Немой. Он у нас главный переговорщик. Душевно беседует всегда, доходчиво, главное.
Но то, что было круто и прикольно на первом и втором курсах, на пятом выглядит откровенно тупо. Такая игра на публику, показуха, чтоб утвержденные за нами роли не фальшивили.
А то вон, подрастают, молодые и борзые. Четвертый курс уже смотрят на нас не особо почтительно…
Мне-то насрать, я не гнался никогда, а вот Лекс явно страдает.
Чувствует, что кресло короля универа под ним шатается, и, если не провести укрепляющие мероприятия, то за жопу ухватят и скинут с пьедестала. Вот и кидается на всех, самоутверждается.
В очередной раз задумываюсь, какого хера я рядом с ним вообще столько времени делаю? Привычка, блять, вторая натура. Я с людьми легко схожусь, чисто внешне, но на самом деле мало кого рядом терплю. Лекса вот терпел до недавнего времени… Пока он чересчур загоняться не начал. Или это я повзрослел?
Похоже на то… Вон, с какого-то хера на совершенно неподходящую девку залип. Явный признак взросления и начала маразма.
– Поговорил уже, – скалюсь нарочито нахально, – мне в этом вопросе помощи не требовалось никогда.
Лекс недовольно дергает щекой, показывая свое раздражение моим нежеланием поддерживать его лидерские потуги, хочет что-то сказать, да так и замирает.
И я вместе с ним, кстати.
Потому что на стоянку, с помпой и фанфарами, залетает красная понтовая аудюха в низком обвесе. Тормозит прямо у крыльца, неподалеку от нас, из-за руля выпрыгивает братишка моей Радужки, сечет нас на редкость нахальным взглядом, за который жутко тянет прямо сейчас дать по роже, обновить вчерашние следы от моих кулаков, и обходит машину, двигаясь к задним дверям.
Не успевает дойти, дверь распахивается, и появляется Радужка, в привычно черном прикиде, боевом раскрасе, делающем ее и без того не маленькие глаза вообще огромными, словно у анимешной тянки. Разноцветные волосы бликуют на осеннем солнце, да так ярко, что смотреть невыносимо. Глаза слепит. А не смотреть невозможно.
Превозмогаю внезапную резь под веками и не свожу с нее взгляда.
Ну не могу ничего с собой поделать.
Она сегодня в коротком черном платье, едва прикрывающем задницу, черных полупрозрачных колготках, рваных в разных стратегически важных местах так искусно, что невозможно отлипнуть от белой-белой кожи, выглядывающей из этих прорех… И невозможно не представлять, как берешь эти гребанные колготки и дорываешь… А то какого хера они такие… недорванные? А потом платье это задираешь и ноги на плечи сразу… Ох, бля! А вот и стояк… Привет, блять, давно тебя не было…