Радуга и Вереск - стр. 15
– И вон туда, – добавила она, указывая на другой коттедж.
Вообще коттеджей здесь было достаточно. Но и жалких деревянных домишек хватало.
– Я уже прям как буриданов осел, – решил немного блеснуть эрудицией Косточкин. – И то экзотика, и это экзотика.
Женщина покачала головой.
– Вы-то выбор свой сделали. И от голода не умрете.
«Вообще-то ослом я себя всегда и чувствовал, – подумал Косточкин, – всю жизнь, и занятие мое – ослиное». Его предположение о том, что женщина найдется с ответом, оказалось верным.
Косточкин хотел пройти дальше, не продолжая разговора, но вдруг повернулся к женщине, уже набравшей полные ведра воды и двинувшейся в том же направлении, что и он, – и сказал:
– Давайте помогу.
Женщина взглянула на него с легкой и недоверчивой улыбкой. У нее было увядшее лицо, и эта улыбка бросила мгновенные молодые блики, Косточкин сразу отметил, у него был наметанный взгляд. И уже пожалел, что предложил донести ведра, ведь если попросит потом разрешения сфотографировать ее, то это будет выглядеть, как уловка. То есть то, что помог ей. Но делать нечего.
– Я привычная, – возразила женщина.
– А для меня это экзотика, – тут же ввернул Косточкин.
– Хорошо, – откликнулась она и передала ему ведро.
Косточкин попросил и второе. И, перехватывая холодную мокрую дужку, прикоснулся к ее слабо теплой руке.
– Вы, наверное, приезжий? – спросила она.
– Угадали.
– Дайте и дальше отгадаю: из Ленинграда? Ох, из Санкт-Петербурга?
Косточкин удивленно покосился на нее.
– Нет.
– И не из Архангельска?
– А почему именно эти города? – спросил он. – Я из Москвы вообще-то.
Женщина тихо заулыбалась и ничего не ответила. Они шли мимо заборов, из-за которых бешено лаяли собаки.
– Как в деревне, да? – спросила она. – Или в средневековом городе. А так и есть.
– Что? – переспросил Косточкин.
– Наша гора – средневековая.
– Я бы сказал, примерно начало прошлого века.
– Почему?
– А вот как раз тогда нельзя было где ни попадя фотографировать. Прокудину-Горскому сам царь дал разрешение. Прокудин-Горский, фотограф. Он и ваш Смоленск снимал, кажется.
– Так вы по его стопам к нам?
– Можно и так сказать.
Женщина остановилась у калитки и поблагодарила его. Косточкин опустил ведра на ноздреватую снежную корку.
– Но сейчас-то фотографируют все без разрешений?
– Да, – согласился он, глядя на нее исподлобья и соображая, как бы попросить ее о снимке. – Но всеобщая, так сказать, настороженность – зашкаливает.
– Шпиономания в крови! – ответила она, и по ее лицу в морщинах вновь заскользили чудесные блики.
В этой женщине была какая-то странная стать. С той стороны калитки шумно дышал рослый кудлатый пес. Он не лаял, а только смотрел горящими глазами на Косточкина, и тому было не по себе. Двор за изгородью был довольно непригляден, захламлен какими-то деревянными коробками, ржавыми железками непонятного назначения, возле сарая из какого-то древнего темного кирпича высился остов «козла» без колес, под яблонями стоял линялый диван, обтянутый потрескавшимся черным дерматином или чем-то вроде этого. К стволу кривой раскидистой косматой яблони или груши был прислонен совершенно проржавевший велосипед со струпьями шин на колесах. Дальше стоял старый умывальник с тусклым зеркалом в пятнах. Крыша сарая просела, но еще держалась. А деревянный дом, хотя и в облупившейся голубой краске, производил впечатление крепкого и просторного. На веревке сохло белье. А на крыше круглилась телевизионная тарелка.