Радуга для друга - стр. 7

– Какая разница, – пыхтит аптекарша-прибор, – новенькая ли, старенькая ли, вам ясно сказано, что с животными в аптеку вход запрещен. У нас инструкция.

– Почитайте свою инструкцию, – говорит Иван Савельевич все еще спокойно, но чую, голос уже стал меняться. Дура, думаю, лучше отойди, сейчас тебе мой старик такую инструкцию прочитает, что ты до утра будешь с ней разбираться.

Кстати, если бы эта настырная аптекарша хотя бы раз услышала, какие слова мой подопечный знает, она бы так не рисковала. Серьезно. Иван Савельевич мирный мужик, но, если его довести, можно такое услышать: ой-ой-ой. Я таких слов даже в школе не слышал, хотя инструкторы при нас разговаривали, не стеснялись.

И тут случилось чудо. Появляется вторая женщина, наша старая знакомая.

– О! Трисон! – говорит мне радостно. – Проходи-проходи. – И, обращаясь к коллеге, добавляет: – Тамара, пропусти их…

– Так вы же сами говорили, Полина Семеновна….

– Тамара, с собакой-поводырем можно входить в любое заведение, в том числе и в аптеку.

День тот завершился хорошо, можно даже сказать, отлично. Вечером Иван Савельевич откупорил для меня банку с куриной тушенкой (хотя это мое праздничное блюдо), поздравил меня почему-то с днем рождения, и мы вместе ужинали. Пару раз старик ронял вилку на пол, но я начеку – тут же подавал ее обратно.

Вообще старик мой был ужасной растеряхой. То трость у него из рук выскользнет, то очки уронит, то ключи потеряет. С громыхучими предметами проще – их не прозеваешь. А вот с перчатками беда. Пока я за машиной или пешеходом наблюдаю, мой растяпа перчатки уронит. Как жалко, что я не умею говорить. Ему бы к этим перчаткам что-нибудь пришить (колокольчик, к примеру), чтобы, когда падали на землю, я слышал. А в последний год еще одна вещь падучая прибавилась – мобильник. Хорошо хоть, люди добрые подсказали, трубку в специальный чехольчик засунули. Его и снимать не нужно, прямо через прозрачную пленку можно номер набирать. Смешно было наблюдать, как Иван Савельевич набирал номер. Остановится посреди тротуара, голову задерет вверх, словно на небо смотрит, рот раскроет (я первый раз, когда увидел, думал, сейчас запоет) и тычет пальцами в кнопки. Иногда случалось, приложит трубку к уху и вдруг резко отрывает, снова на кнопки начинает давить. Думаю, прикалывается, что ли? Я уже потом понял: номером ошибется и перенабирает.

Однажды говорит мне: эх, Трисон, Трисон, и почему ты номер не умеешь набирать? Если бы я умел говорить, ответил: вам, Иван Савельевич, дай волю, так вы бы меня и за руль автомобиля усадили. Или еще покруче пошутил бы: а вы, Иван Савельевич, жалобу в мою школу напишите, что вам такую тупую собаку сосватали. Но вы же понимаете, что мы со стариком шутили. Мы никогда по-настоящему друг на друга не злились. Мы любили друг друга и все прощали.

Что-то я ударился в воспоминания. Бабушка во всем виновата. Видите, я даже ужинал вместе с Иваном Савельевичем, а она сомневается. «Чтобы не обидел. Зверь». Хотя что я тут разбубнился. Пожилая женщина, что с нее взять. Да и мало еще меня знает. Действительно, поживем – увидим. И я на вас посмотрю, Елизавета Максимовна, и вы – на меня. Хотя что мне на вас смотреть, мне за Сашкой нужно присматривать, а вы с мамой думайте что хотите…