Радость величиной в небо (сборник) - стр. 38
Однажды умерла какая-то дальняя родственница Коли – одинокая старуха, которая все свое состояние (никчемное барахло) завещала наследникам (Коле и его двоюродной сестре). Через некоторое время я спрашиваю у Коли:
– Ну как, ты разбогател?
– Хм, знаешь, сколько государство припаяло за наследство?! Я взвесил, да еще перевозка – и плюнул на это дело… Хм, государство за все гребет проценты, – после необходимой «паузы» Коля продолжил: – Вот ты подаришь мне что-то, а часть я должен отдать в казну. С какого хрена?! Кукиш ему, государству нашему!
Коля зарабатывал неплохо, и долгое время я не мог понять, на что он тратит деньги, тем более что семьи у него не было, никаких увлечений (кроме актерства) он не имел, никаких ценностей не приобретал (в его квартире была не мебель, а рухлядь), но однажды Коля разоткровенничался.
В тот выходной день мы с ним сидели на лавке во дворе – Коля высматривал, кто что притащил к бойлерной (туда наши жильцы частенько выкидывали поломанные вещи), я глазел на женщин, которые время от времени пересекали двор. Все началось с того, что я поставил Коле несколько бутылок пива (его любимого – жигулевского) и думал, что он ответит портвейном (моим любимым напитком), но, прикончив пиво (я хлебнул всего два глотка за компанию), он и не заикнулся о портвейне. Я и сам мог купить, но дело упиралось в этику собутыльничества нашего двора, которую никому не позволялось нарушать; вернее, можно было, только следовало оправдаться отсутствием денежных средств или еще чем-либо и непременно реабилитировать себя в следующий раз, но никак нельзя было нарушать этику из-за скупости. Короче, я намекнул Коле про свой любимый напиток, а он сделал вид, что не понял, и начал рассказывать очередную киношную сплетню – кто там у них с кем спит. Порядком обозленный, я сам купил портвейн и опорожнив полбутылки, высказал Коле все, что думал о его ненасытном жмотстве. На этом этапе выпивки он и разоткровенничался:
– Хм, понимаешь… у меня была тяжелая молодость… и я стал откладывать денежки, чтоб черный день не застал врасплох… Сам понимаешь, от нашего государства можно ожидать чего угодно, – здесь, как всегда, Коля выдержал затяжную «паузу», затем заключил с блаженной улыбкой:
– А так у меня лежат кое-какие сбережения и как-то греют… Вот выйду на пенсию, заживу в свое удовольствие, куплю дачку, машинку…
После этого глупого откровения мне сразу стало ясно, почему Коля жил закоренелым холостяком – ну какая нормальная женщина такое выдержит? Впрочем, одна такая нашлась – года два-три она наведывалась к Коле, а изредка – и он к ней. Внешне она была страшновата и возраст имела под стать Колиному, если не больше, – возможно, поэтому и привязалась к нему. Бывая у Коли, я не раз слышал, как она звонила, звала к себе, а он, наглец, почесываясь и зевая, бормотал:
– Дорогу оплатишь, приеду.
А потом, обращаясь ко мне, небрежно бросал:
– Хм, надоела! Ей от меня только одно надо… Не успею прийти, бросается в ноги и раздевает меня (да простит мне читатель вольную трактовку Колиного монолога – дурацкая стеснительность не позволяет передать его истинные словечки).
Два-три года Коля только и жаловался на эту свою знакомую – что «с ней нет задушевных бесед», что «ей не понять актерскую душу»; в конце концов эта женщина не выдержала Колиных завышенных требований и бросила его. В их последнюю встречу Коля и вовсе выкинул отвратительный номер: после ее ухода вдруг обнаружил пропажу какого-то медальона (скорее, то, что осталось от медальона, который кто-то выбросил за ненадобностью, а барахольщик Коля подобрал), позвонил своей подружке и проворчал: