Радикальное принятие. Как исцелить психологическую травму и посмотреть на свою жизнь взглядом Будды - стр. 18

В слезах я добралась до небольшого святилища, окруженного юкками. Потом сидела на жестком холодном полу и рыдала в голос несколько часов. Как это вообще могло произойти? Я потеряла ребенка, и мой учитель обвинил в этом меня. Может, он прав? Все мое тело кричало, что он ошибался. Но что же было во мне такого, что заставило его с таким гневом обрушиться на меня в тот момент, когда я была так уязвима? Может быть, его оскорбило мое сообщение, которое я оставила ему на телефоне, и он посчитал, что я ставлю под сомнение мудрость его программ и учений?

Может быть, он знал, что я испытываю сомнения в отношении него, что я не доверяю ему полностью? Но почему он говорил так злобно, с такой ненавистью? Неужели я действительно настолько плоха, как он сказал?

Мое сердце разрывалось от боли и горя, я чувствовала себя отрезанной от своего мира и отчужденной от своей сути. Была ли я на правильном духовном пути? Как я могла и дальше принадлежать к общине людей, беспрекословно преданных такому учителю? Что случится с моим браком, если я больше не смогу следовать этому пути? Если я уйду и потеряю тем самым свою духовную семью, всю свою жизнь, смогу ли я это вынести?

Мир замкнулся вокруг меня, и меня охватило старое знакомое отчаяние. Мало того, что слова учителя повергли меня в чувство ущербности, теперь еще и голоса внутри меня подтверждали, что я всегда была такой. Сколько я себя помнила, я всегда старалась доказать, что на многое способна. Я вспомнила, как подростком спорила за обеденным столом с моим отцом адвокатом и испытала гордость – и облегчение, – когда впечатлила его убедительными аргументами. У меня упало сердце, когда я также вспомнила, что проигрывала такой же сценарий со своими учителями или другими авторитетами. Когда у меня в голове возник образ моей матери – как она лежит в постели, читает детектив, а рядом с ней стоит стакан джина с тоником, – на меня нахлынули воспоминания о ее борьбе с депрессией и тревогой. Возможно, мое навязчивое стремление казаться сильной и собранной было попыткой избежать тех же тенденцией в своей жизни. Была ли я вообще заботливым человеком? Возможно, моя помощь друзьям и клиентам была ради благодарностей и признания. Все мои устремления – получить докторскую степень, быть хорошим практиком, просто быть хорошей – все укладывалось в картину неуверенного в себе человека, страдающего от чувства неполноценности. Казалось, во мне нет ничего чистого или достойного доверия.

Испытывая мучения и чувство безнадежности, я обратилась к любящему и бдительному осознаванию, которое всегда служило мне убежищем. И когда я прошептала «любовь» и ощутила свое устремление быть одним целым с этим осознаванием, что-то стало меняться. Сначала это было еле уловимое ощущение, что я не так уж потеряна и одинока. Вместо того чтобы полностью погрузиться в пучину страдания, я начала ощущать открытость и мягкость внутри и вокруг себя. В моем мире стало больше пространства.

В ту долгую ночь я металась между болью и растущей открытостью. Я обнаружила: если каждый раз, когда один из этих осуждающих голосов пытается взять верх, я вспоминаю о благожелательном осознавании, то могу воспринимать критические оценки, не отождествляясь с ними. Когда пришло время вспомнить о том, что порой я вела себя эгоистично или притворялась тем, кем не была, я смогла отпустить все мысли и просто чувствовала саднящую рану в своем сердце. Когда я открылась боли и перестала сопротивляться ей, мое переживание смягчилось и успокоилось.